Не хочу, потому что в моей жизни этого никогда не было. Но теперь, когда он произнес их во вселенную, я не могу не признать зияющую дыру в моей груди, где когда-то жила надежда. В последний раз, когда я видела свою мать, она сказала мне, что хотела бы, чтобы я никогда не родилась. Она сказала, что хотела бы перерезать мне горло, а не руку, когда пыталась вырвать меня из своей утробы кухонным ножом. Она сказала, что я была причиной всех ужасных вещей, которые когда-либо случались с ней, и она никогда не простит меня, пока я жива.
Затем она подняла на меня остекленевшие глаза и спросила:
— Кто ты?
После этого я больше никогда не возвращалась в больницу.
— Второго шанса нет, — констатирую я, бездумно скребя ногтями по столу, покрытому шрамами от старости и употребления.
— У Христа всегда есть второй шанс, Иден, — мягко улыбаясь, заявляет он. — Все, что ты сделала, всю ненависть и гнев, которые ты испытываешь, можно смыть. Ты можешь быть перерождена заново, именно так, как задумал Бог. Еще не слишком поздно. Ты можешь жить той жизнью, которая тебе всегда была предназначена. Ты можешь пойти в колледж, осуществить свою мечту. Ты можешь путешествовать по миру и ходить по улицам, не оглядываясь через плечо.
И мы — ты и я — наконец-то сможем узнать друг друга получше.
Он протягивает руку через стол и кладет мягкую, теплую ладонь поверх моей. В его нежном взгляде блестят слезы.
— Я могу быть рядом с тобой, как и должен был. И на этот раз я не подведу тебя, милая.
Я долго смотрю в такие же глаза, как у меня, прежде чем отдернуть руку.
— Слишком поздно.
— Никогда не поздно, Иден, — настаивает он. — Ты все еще молода. У тебя так много всего, ради чего стоит жить. Не бросай все это ради демона, который никогда не сможет полюбить тебя. Который никогда не сможет дать тебе нормальную, безопасную жизнь. Кто будет смотреть, как ты увядаешь с возрастом год за годом, в то время как он останется неизменным. Как ты думаешь, он захочет того же, что и ты, когда ты будешь готова остепениться? Он изначально злой. Все, что он знает, это резня и боль. Я яростно трясу головой.
— Ты его совсем не знаешь.
— Нет, Иден. Он тебя не знает. Он не знает, каково это быть человеком. Для него и ему подобных ты домашнее животное. Маленькая болонка, с которой можно поиграть, когда им станет скучно. Они очарованы твоей уязвимостью. Для них это увлекательно, просто развлечение. Ты думаешь, они когда-нибудь увидят в тебе равного себе? Как им подобную? Нет. Они держат тебя рядом, потому что бессмертие оказалось утомительным. А когда ты им надоешь, они найдут себе другое развлечение. И особенно Легион.
— Ошибаешься. Ты его не знаешь, — повторяю я.
— Ну… я знаю только одно, чего он хочет больше, чем тебя. Даже больше, чем Адриэль.
— И что же это? — хмурюсь я, готовая вызвать его на это дерьмо. Он ни черта не знает о том, чего хочет Легион.
— Его спасение. И я могу дать его.
Я отчаянно пытаюсь придать своему лицу бесстрастное выражение, но внутри у меня все кричит. Спасение Легиона? Он сможет найти дорогу назад? Он снова сможет стать самим собой? Он бродил по земле на протяжении веков. Он сражался с себе подобными, чтобы доказать свою верность. Он молился, умолял и истекал кровью, требуя покаяния за каждый совершенный грех и за каждую потерянную душу, собранную им. И, если преподобный прав, возможно, есть способ стереть все и начать с чистого листа. Способ избавиться от боли и отвращения к себе и превратить его в того, кем он когда-то был. Но какой ценой? Похоже, что он выдернул этот вопрос прямо из моей головы, и продолжает говорить:
— Как ты думаешь, что он выберет, если ему дадут выбор? Ты или то, что он искал с самого начала человечества? Ты знаешь ответ, Иден. Это все, чего он хочет. Ты была просто обходным путем на его дороге.
Я открываю рот, чтобы опровергнуть его слова, но они шипят и умирают у меня на языке. Как я могу конкурировать с этим? Это может быть последний и единственный шанс Ли на искупление. И после всего, что он сделал — всего, чем он пожертвовал — зачем мне пытаться помешать этому. Это могло бы стать началом моего собственного пути к спасению. Этот единственный бескорыстный поступок может стать моим поворотным пунктом. Мне так много нужно простить, во многих грехов покаяться, так много преступлений искупить. Это могло бы стать началом восстановления моей души.
— Мне нужно его увидеть, — говорю я.
— К сожалению, это невозможно. — преподобный торжественно улыбается в знак извинения.