«Ловко!!» - восхитилась Изабо. - Вроде как, и грехи свои признал, и ни причём оказался… Ну, почти ни при чем. Но ничего! Придет время, и ты, сука, ответишь перед законом, и передо мной тоже…»
- Я решил лишить ребенка магии, - продолжал между тем «каяться» директор. - Сделать это, не убивая девочку, можно было лишь одним способом: поставить ограничитель на ее магическое ядро.
«Но ты поставил два ограничителя!» - старая боль и прежний гнев едва не заставили ее атаковать старика, но она себя сдержала. Не время и не место сводить счеты. Не сейчас и не здесь, но когда-нибудь она его просто убьет. А выступить против него сейчас, означает подтвердить его домыслы на ее счет.
- Считаете, это не убийство? – спросила профессор Баблинг дрожащим от гнева голосом. – Вы просто отсрочили смерть ребенка, чтобы не замарать в крови свои белые одежды. Сам не убил, значит, не убийца.
- Я должен был выбрать между благом одного человека и общим благом, - с горечью в голосе ответил ей Дамблдор. – И вы правы, профессор Баблинг. Честнее было бы ее убить, но убить я не мог. Принятые мной светлые обеты не позволяют мне убивать.
- Полный бред, - прокомментировала его слова Лили Эванштайн.
- Возможно, - согласился с ней директор. – Я вам уже говорил, Лили. Я сожалею, но прошлое не изменить. Все это уже состоялось. Я забрал Гарриет и отдал ее на воспитание в семью маглов. К сожалению, люди эти оказались не очень хорошими, они плохо обращались с девочкой и совершенно о ней не заботились. Однако спустя пять или шесть лет кто-то, - я до сих пор не знаю, кто это был, - забрал девочку у маглов. Это все, что я знаю. Со слов одного человека, которому я полностью доверяю, девочка жива и здорова. Ограничитель удалось снять, хотя я ума не приложу, как им это удалось… Разве что с помощью темного ритуала? Но магия, как меня заверили, вернулась к Гарриет в полном объеме. Это все, что я знаю. Где она сейчас живет и где учится, и учится ли вообще, мне, увы, не известно.
«Сукин сын!»
И снова в зале повисла тишина.
«Что важнее для нас всех?» – спросила себя в этот момент Изи, имея в виду сестер и маму. Ей было очень стыдно, потому что сейчас она думала точно так же, как Дамблдор. Жизнь одного или жизнь многих – вот что лежало сейчас на чашах весов. Ее личное благо, ведь анонимность обеспечивала ей определенную безопасность, против общего блага, имея в виду всех волшебников. И тех, кто сейчас был здесь, и тех, кто сражался с пожирателями, и, разумеется, тех, кто, забившись в свои норки, дрожал от страха перед непредсказуемым будущим. Они обсуждали это не раз и не два. С мамой Анникой и с сестрами, но, в конце концов, все согласились, что решение должно приниматься ею самой в зависимости от сложившейся ситуации. Правда, мама до последнего требовала от нее заткнуться и не лезть на баррикады, потому что для нее жизнь Изи дороже жизней всех этих трусов и подлецов, готовых спрятаться за спину ребенка. Но и она сдалась, когда Изи напомнила ей, что тоже обладает свободой воли.