Он ощутил грозную мощь и силу природы в этой воде, в этих деревьях, в воздухе. Люди в городах набрасывали между собой и этой силой бетон, кирпич, железо и стекло, защищались, прорывая в ней тоннели, перепоясывая мостами, связывая дорогами, заковывая, где можно, в асфальт — а теперь он снова был лицом к лицу с ней, и чувствовал на коже ее здоровое дыхание, дикое и недоброе. Она смотрела на него не как на врага; она принимала его и признавала своей частью, и она была ему ближе, чем бетон, сталь и стекло городов, их телевизоры, супермаркеты и автостоянки.
Они сели на траву и стали смотреть на воду. Первым прервал молчание Миша:
— И как тебе здесь?
— Ты не все сказал.
Миша не счел нужным врать и отпираться. Кивнул, подгоняя Сергея спрашивать.
— Когда сюда ехали, обратил внимание на коровники вдоль дороги? Одни остовы остались. Народ все поснимал, все растащил. До последнего листика шифера, до последней железки. А здесь все целое, как нас ждало. Рядом, на километры, никого, хозяина годами не видно — подогнал грузовики и снимай что хочешь. Не сняли. Вопрос, почему? И еще… Не знал, что у тебя отец так крут.
— Он не был богат. Еле-еле концы с концами.
— Откуда ж он деньги взял все это купить? Уйму земли с хорошими, дорогими зданиями, с вбуханными в ремонт миллионами?
— Он не покупал. Ему завещал прежний владелец, который застрелился.
— А он ему…
— Никто. Папа его не знал.
— Чертовщина какая-то.
— Ты сам сказал.
— Что?
— Местные считают, — Миша хмыкнул, — земля здесь проклятая.
То, что в Москве казалось бы бредом, вполне ложилось на здешнюю атмосферу. Ветер улегся — стало казаться, что река и могучие сосны вокруг внимают Мишиному рассказу. Не из интереса, а проверяя детали.
— Это, кстати, и на первый твой вопрос, почему не воруют. Боятся.
— Чего?
— Присутствия. Здесь странные вещи происходят. В семьдесят девятом, только открыли лавочку, рабочие лик видели. Светящийся. Где гаражи сейчас. Думали, работяги перепились, все в курсе, как они отдыхают. Потом фотки сделали — на них свечение. Комиссия из Академии приезжала, исследовали тут…
— Лик… святого, ты имеешь в виду?
— Ну да, чей еще?
— Так это хорошо!
— В том же году главный корпус выгорел. В августе, на который семейные путевки. Двери на всех этажах оказались закрыты. Лифты встали. Люди из окон корпусов прыгали, кто на кустарник, кто на бетон, спинами вперед, потому что в руках детей держали. Восемьдесят трупов. Продолжать?
— Да.
— В девяностом «Зарю» авторитет местный купил, сразу после рестайлинга. Ну, как водится, сауна, бассейн, девочки, по уикендам братва с Тамбовщины, тверские, дубнинские… А потом его мальчишка в бассейне утонул. Шестилетний. Как пробрался, ума никто не приложит, все закрыто было. Искали по всему санаторию, наконец догадались заглянуть. А он там, лицом вниз, волосы колышутся… Здесь постоянно что-то происходит. Один жену душит ночью, а у другого рак проходит. Какое-то время сюда тетки съезжались, кто забеременеть не мог, — и несли после этого, все до единой, и у всех — уроды…
Миша, обычно не рассказчик, распалился от истории, какую он рассказывал неожиданно хорошо, и от внимания слушателя.
— Пытались и воровать. Тянули домой и рамы, и двери, и шифер снимали, и забор разбирали, а вместе с вещью еще отсюда что-то захватывали. У всех, кто хоть гвоздик брал, жизнь кособочилась. Трясло — сегодня благодать масляная, а завтра сын в аварию.
— Здесь зло, хочешь сказать?
— Да не зло, в том-то и дело! Коктейль. Ученые сто раз приезжали, и экстрасенсов целая гора. Кто-то говорит, здесь в человеке все обнажается, самая суть, другие думают, что сходятся и воюют противоположные поля, ты понял, какие. Скептики говорят, из-за слома почвы все, и звуки, и атмосфера такая… воодушевляюще-тревожная.
— Говоришь, тащили отсюда. Были бы следы. Я ни одной рамы снятой не видел, ни одного открученного шпингалета.
Миша не ответил, пожал плечами, намекая, что оба знают ответ.
— Знаешь, как про это место здешние говорят?
— Поделись.
— Чертом намоленное, богом пропитое. Фотки видел? Это не мой брак. Они всегда здесь так получаются.
Все фотографии «Зари», которые показывал ему Винер, раскалывались посередине и наискосок белой полоской, как частично засвеченные.
— Глашке скажешь?
Глаша была предрасположена ко всему таинственному. Скажи ей Сергей о проклятии или мнимом благословении места, это не укрепит ее энтузиазма.