Если повторять, что всё будет хорошо, если верить в это всем сердцем, то так и станет, обязательно! Она выживет и выстоит. Она так хочет!
Лайсве встала. Ноги не гнулись, а голову вело. Она заглотила зелья Арсена, как было велено по списку, намазала ключицу расслабляющими эфирными маслами — не помогло.
В тюке нашёлся нож. Лайсве поднесла его к верёвке на запястье. Десять лет назад они с Микашем «поженились», как мануши-кочевники: надрезали себе руки, обменялись кровью и клятвами. Верёвочные браслеты стали обручальными.
Тогда Микаш клялся, что всегда будет рядом, помогать в горе и болезни, помогать несмотря на невзгоды. Должно быть, он пытается сдержать слово, потому и забрал её от Жерарда, везёт в Ильзар, тратит свои кровные на целителя и сопровождение.
Лайсве попросит отца возместить ему всё сполна. Микаш будет свободен для более счастливой жизни с идеальной женщиной, которая никогда его не разочарует. Пускай он забудет о Лайсве, чтобы не чувствовать той боли, которую она испытывала сейчас.
Лайсве уже поднесла нож к браслету, как ей на плечо легла чья-то ладонь. Чужого присутствия в комнате не ощущалось. Лайсве испуганно скосила взгляд.
— Наконец-то услышала! — донёсся знакомый голос.
Она отбросила нож и повернулась. Перед ней стоял Безликий в сером балахоне и круглой белой маске с тремя косыми красными царапинами. Лайсве обняла его, забывшись на мгновение.
— Будет уже плакать! Ты же знаешь, это вредно, — уговаривал он, утирая её щёки большими пальцами.
— Я… стараюсь… — удалось выдавить сквозь всхлипывания.
Безликий подхватил её на руки и уложил на кровать.
— Прости, это моя вина, — сказал он, устраиваясь рядом. — Я должен был тебя оградить, но без реального воплощения я бессилен.
— Нет, ты и так спасал меня больше, чем кто-либо в моей жизни, — Лайсве вгляделась в полыхающие штормовой синевой глаза в прорезях маски. — Ты пожертвовал свободой, чтобы выторговать меня у Жерарда. Не стоило.
Безликий приложил палец к её губам.
— Самое меньшее, что я мог сделать. Со мной даже мой отец, Небесный повелитель, не справлялся. Что мне возомнивший себя невесть кем книжник-интриган?
Рядом с Безликим Лайсве хотелось улыбаться, даже когда душа была разодрана в клочья.
— Ты как всегда на себя наговариваешь. Теперь я смогу видеть тебя, как только пожелаю?
— Если пожелаешь, — он усмехнулся. — Прости, что так вышло с Микашем. Я решал свои проблемы за твой и его счёт.
— Нет, я никогда об этом не пожалею. Только о Микаше. Как думаешь, оно меня когда-нибудь простит? Ты бы простил?
— Я… не знаю. В нашей с женой жизни творил глупости я, и прощения просить всегда выпадало мне. Но если хочешь совет, дай Микашу остыть. Пускай он сам решит, что ему нужно. Сейчас он только наговорит тебе лишнего, такого, о чём будет потом жалеть. Уже наговорил. А может ещё и вытворить непоправимое. Не зли его лишний раз, не позволяй ему этого.
— Это нормально так убиваться по нему и быть готовой на любые унижения, лишь бы он простил и всё стало, как раньше?
— Да кого из нас можно назвать нормальным? Первую тысячу лет своего развоплощения я пытался поговорить с братом, разрешить обиды и споры. Я мечтал, чтобы мы снова стали семьёй, любили и уважали друг друга. Мне до сих пор хочется спасти его от безумия. Но пока он сам не пожелает, всё, что я могу — впустую сотрясать воздух и приходить в отчаяние. Близкие и отличаются от знакомых тем, что отпустить их не так просто. Мы готовы протягивать руки и подставлять другую щёку для удара раз за разом, потому что так трудно приказать сердцу не истекать кровью в тоске по вырванной из тебя части. Сильные чувства, такие как любовь, сопряжены с болью, даже соитие без неё не обходится. В детстве, когда я разбивал колени в кровь и начинал плакать, отец учил меня, что боль — это часть жизни. Ты жив, пока способен её чувствовать. Именно она заставляет нас меняться, становиться лучше, а не застывать в сытом удовлетворении на веки вечные. Нужно научиться её принимать и жить с ней. Только не повторяй моих ошибок, прошу. У тебя нет такого запаса прочности.
Безликий печально усмехнулся. От его заботы мигом потеплело на душе. Боль стала… более выносимой.
— Я постараюсь вести себя осмотрительно и не плакать. Если Микаш захочет уйти, я не стану мешать. Сейчас главное — ребёнок. Спасибо, что ты есть. Если бы ты сегодня не пришёл, я бы умерла от тоски.