— Васильева. Комбайнерша.
Тетя Вера прищурилась и посмотрела на меня с улыбкой. Я стоял на пороге перед ней навытяжку, как опоздавший ученик перед учительницей. Откуда мне знать, как поступает Олесь, когда является домой?
Теткина улыбка долго на длинноносом лице не задержалась, она закашлялась. Кашель был сухой и рвущий легкие.
— Ты молодец, что начал с другими девчатами общаться, — наконец произнесла она, когда приступ прошел. — Ну, коли есть ты не будешь, я еду в подпол отнесу. А ты сходи помойся, сегодня вода хорошая, теплая, на солнце нагрелась. Кой-чего осталось после стирки Смольяниновых.
Она поднялась, упираясь одной рукой о столешницу, другой о собственную коленку, взяла тарелки и вышла из квартиры в коридор, где был, вероятно, спуск в подпол.
Я пропустил ее и разулся. Портянки свалились с ног, я запихал их в берцы, поставил берцы в уголок, чтоб не мешались. Заглянул в правую дверь — так и есть, туалет и железная эмалированная раковина с капающим краном. Под раковиной корыто вроде того, что Смольяниновы бросили на улице, и два ведра с водой — теплой, нагретой солнцем. В корыте можно, в сущности, помыться целиком, если сидеть на корточках и следить за тем, чтобы сильно не расплескивать воду. На полках лежат грубое мыло с острым запахом, чистые мочалки, полотенца.
Недолго думая, я разделся и начал мыться. На коже остались следы той слизистой субстанции из камеры, сейчас она превратилась в мягкие стеклянистые комочки по всему телу. Помывшись в скоростном режиме, я надел трусы, которые все это время лежали свернутые в кармане. Они все-таки в определенном смысле мои…
Одевшись полностью, я побрел в спальню. Тетя Вера лежала на кровати за тонкой занавеской, читала книгу. В другом углу комнаты меня ждала вторая кровать, тоже за занавеской.
Значит, спальня у меня с моей новой тетушкой одна на двоих…
Тетя снова закашлялась.
— Ты болеешь? — спросил я, усаживаясь на кровать.
Вера невесело рассмеялась.
— Месяц уже… Пневмония. Не проходит никак, окаянная.
— Лекарь послезавтра будет, — вспомнил я. — Если его заводские не задержат.
— Толку-то от него, лекаря… Мне надо на стационарное лечение.
Я откинул одеяло и лег. Посмотрел на нее.
— А что мешает?
— Рейтинг мешает, рейтинг… Ты чего, Олесь, чудные вопросы задаешь, будто сам не свой?
Я в который за сегодня раз объяснил про “глюк”. Вера перепугалась, протянула руку лодочкой к иконе, тронула свой лоб кончиками пальцев.
— Ой, беда-то… И ничего не помнишь? Никого? И… меня тоже?
Вероятно, ей важно это знать.
Честно будет сказать, что нет, я и тебя не помню. Но кому будет от этой правды хорошо?
— Тебя помню, — соврал я. — Но многие детали своей жизни не помню. Ты не обижайся, если я чего-то забуду.
Вера замахала на меня руками.
— Да какие обиды? Главное, чтоб глюк поскорей прошел. Ну, спокойной ночи, свет гашу.
— Спокойной ночи.
Она выключила свет. Я лежал в темноте за пологом, прикрывшись одеялом и не раздевшись толком. Слушал, как в ночной дали лает собака. Обдумывал разное.
Вот соврал я и сделал человеку приятное. Никому не навредила моя ложь и не навредит. Нет силы в правде, сила в доброте. И не важно, врешь ты или рубишь правду. Любой поступок хорош, если делать его обдуманно и ради блага другого человека.
Сначала чудилось, что я моментально усну после всех треволнений, но потом выяснилось, что сон куда-то запропастился.
В голове крутилось слишком много мыслей, и эти мысли свернули в сторону моей гипотезы — того, как я здесь очутился. Кажется, она начинала подтверждаться.
Согласно этой гипотезе, я попал на территорию, где проводятся масштабные эксперименты над людьми, своего рода лабораторию, населенную двуногими “белыми мышами” — чипированными людьми. Через чип-нейроимплант им легко внушить все, что угодно, — и то, что живут они посреди Поганого поля в Вечной Сиберии, на которую надо молиться, и то, что я, Олесь Панов, жил здесь всю жизнь.
Кто-то жил здесь вместо меня, это точно. Под моим именем или каким-то другим, но сейчас жители Западного 37-го Посада считают, что моего предшественника звали как меня. Не забыть бы завтра попросить тетю, которая мне никакая не тетя, дать поглядеть на мои старые фото…
Мной заменили выбывшего по каким-то причинам человека — хмурого нелюдимого парня с дурным характером. Если его найти и расспросить, многое прояснится.
Как бы то ни было, валить отсюда надо однозначно, здесь мне делать нечего, даже с учетом восхищенных веселых комбайнерш…
И еще надо избавляться от чипа — субклеточного когнитивного нейромодулятора, согласно терминологии доктора Тараса Игнатьича Пономарева. Мне это дополнение к организму нужно как собаке пятая нога.