— Все. Ну как?
Я с изумлением обернулся. Пушка перестала жужжать, а в ее ребристом дуле гас красноватый огонек.
— Ничего особенного. В затылке жжет слегонца.
— Ничего не вспомнил?
Я сделал вид, что пытаюсь напрячь память.
— Нет, ничего.
— Вот досада!
Витька и впрямь был раздосадован. Ждал более значительных результатов. Он улегся в гамаке, качнулся, заговорил эмоционально:
— Мочи нет в Посаде жить! Одно и то же каждый день! Я-то надеялся, что ты вспомнишь, когда наш тайный бункер увидишь. Как сам рвался отсюда уехать, вспомнишь. Убраться хоть куда, хоть в Поганое поле к Уродам, хоть к черту на рога, лишь бы отсюда подальше!
Я сидел на табуретке вполоборота к нему, смотрел на него и молчал. Я его понимал отлично, лучше кого бы то ни было в Посаде, а то и целой Вечной Сиберии. Витька — человечек полезный, но брать его с собой — лишние хлопоты. К тому же это будет натуральный киднеппинг.
Некстати вспомнились истории о том, как с сибирской каторги сбегали матерые каторжники и брали с собой молодых сидельцев — чтобы потом, когда кончатся припасы, сожрать. А что, практично: еда сама себя несет, не портится, еще и помогает. Я жрать Витьку, конечно, не буду и надеюсь, что голодать не придется. На что мне малец?
От моего молчания Витька посмурнел — вероятно, пришел к выводу, что новый я бежать передумал.
— К Отщепенцам примкнем, будем жить на воле… — заговорил он неуверенно.
— Думаешь, у них Посады веселее? — перебил я. — Бараки разной краской покрашены?
Закряхтев, как дед, Витька вылез из гамака и пошел к выходу. По дороге взял со стола какую-то запчасть и в сердцах зашвырнул в угол.
Загрохотало.
— Ты чего психуешь? — спросил я, когда он начал подниматься по лестнице. — Планы не изменились. Я, может, память и посеял в квесте, но бежать из Вечной Сиберии не передумал.
Витька мгновенно вернулся обратно. На лице счастливая улыбка.
— Вот хорошо-то! Когда бежим? Мы этим летом планировали, пока тепло. Зимой будет похуже, грязь, распутица, все дела.
Я почесал затылок, и пальцы снова наткнулись на шрамы под волосами.
— Какого лешего я в квест отправился, раз были такие планы?
— Квесты — это обязаловка, — пояснил Витька. — Раз в неделю двенадцать часов для всех без исключений.
— Да? Занятно. На что это Рептилоидам?
— Каким Рептилоидам?
— Неважно… Зачем это Детинцу?
— Это право и обязанность каждого гражданина, — как по бумажке отчеканил Витька. — Каждый гражданин Вечной Сиберии имеет право на прохождение квестов. Двенадцать часов в неделю независимо от рейтинга.
— Кончай наизусть шпарить, — буркнул я. — Вас в школе, что ли, зубрить заставляют?
— Ага, в школе… Понимаю, что по бумажке шпарю, но остановиться не могу…
Я фыркнул, встал, принялся ходить по мастерской, поглядывая на пацана. Витька — такая же жертва эксперимента Рептилоидов, как я и прочие обитатели Вечной Сиберии, но пытается противостоять системе — в отличие от взрослых, которых поздно перевоспитывать. Я симпатизировал ему все больше, но брать с собой по-прежнему не желал. Вот выберусь я отсюда, а куда пацана девать? Зная наше правосудие, легко вообразить, что меня же и посадят за похищение чужого ребенка. А если его вечно ругающиеся друг с дружкой предки в курсе эксперимента и просто изображают из себя посадских крестьян? Что если они агенты Рептилоидов?
Нет, бежать надо одному.
Внезапно вспомнилось кое-что, и я спросил:
— Слушай, а какая зимой грязь и распутица? Это же Сибирь, тайга! Зимой здесь должны быть морозы до минус пятидесяти и снега по уши!
— Нет тут мороза и снега по уши, — пожал плечами Витька. — Прохладно бывает, мокрый снег, дожди проливные, но тает быстро. Я в 37-м Западном всю жизнь живу.
Я поразился. Вероятно, мы не в Сибири, а где-то южнее. Или Витька вводит меня в заблуждение — возможно, не по своей воле.
Неважно, разберемся позже.
— Так когда все-таки валим? — допытывался малой.
Похоже, ему совсем не жалко бросать родителей. И не беспокоит его, что я бросаю тетю. Мальчишка, что с него взять? А я большой, должен работать думалкой и принимать ответственное решение.