В вагоне, стащив захлюстанную шинель, Геккер обнаружил дыру в сапоге. Скорый на руку адъютант, без команды, выволок откуда-то тяжелые яловые сапожищи самого командюжа. Переобувшись, забрался в самый угол, за стол.
— Не жди резерва, Анатолий Ильич, — Егоров вернулся к прерванному на воле разговору. — Не дам. И не потому, что нет. Кулак у генерала Кутепова под Орлом увесистый. Уж такова твоя планида… Выдерживай! Уничтожай живую силу… Цепляйся за каждый полустанок, за каждый мостик, за каждую кочку. За спиной Кутепова… пусто. Те формирования, курские, и еще далее, харьковские… в рыхлом состоянии, молодые… Мобилизованные крестьяне, пленные красноармейцы… По разведсводкам, разбегаются…
Чувствовал себя Геккер неуютно в чужом салоне, к тому же в хозяйской обувке. Голодный, уставший, ему до зуда хотелось возразить командующему фронтом; по всему тот переоценивает его силы, не видит катастрофического положения на флангах. На правом, за Окой, задыхается 9-я дивизия; вчера она оставила Кромы. Туда Кутепов бросил 3-й и 2-й Корниловские полки. Слева, со сдачей Еропкина, покатилась на север и 55-я дивизия. Боится и думать, но и крайние левофланговые, 3-я и 42-я, тоже стронутся…
— Не удержу Орел, Александр Ильич…
— Надо… держать…
— Не ведаю, что делается за Окой… после Кром… Полсуток уже… никакой связи.
— Девятая уходит большаком… Окапывается по речке Цон. Часовой давности сведения.
Проглядел Геккер, как вместо карты, покрывавшей стол, привинченный посреди салона, выставилась закуска; дразняще мерцала бутылка с царской этикеткой, смирновской.
— Придвигайся, придвигайся… — приглашал радушно хозяин, ловко сворачивая сургуч «смирновке». — Тебе надо глоток… Босой воевал. Чего доброго, еще сляжешь. И закуси, замори червячка. Обедать уже в Орле…
Заморив червячка, Геккер отвалился в мягком удобном кресле; ощущая в себе приятное покалывание, смежил веки. Почувствовал толчки на стыках… Удивился: неужели уснул? Будто провалился в яму. За окнами промелькнула белая будка стрелочника, семафор. Егоров, дожевывая, закупоривал ополовиненную бутылку; возле стола хлопотал адъютант командующего. Опять появилась карта.
— Не помню, когда и спал по-людски… С утра седьмого, как перешли в общее наступление…
— Нынче одиннадцатое, Анатолий Ильич, — со значением подчеркнул Егоров. — Не смотри на меня так… И наше общее наступление на Курск обернулось срамом. Повсеместным бегством…
От слов командующего Геккер очнулся, сбросил благодушное настроение.
— Не я его задумывал…
— Верную по замыслу наступательную операцию… Ты, командарм-тринадцать, выполнял из рук вон плохо. Да. Мы, если послушать всех нас, любуемся исполнением замысла Май-Маевского… Его разработка… Ну, конечно, не без главного штаба Деникина. А исполняет Кутепов. Исполнитель железный Кутепов, скажу тебе. Доказал он уже. У белых нет сплошного фронта… Бьют кулаками, по жизненно важным узлам. Под дых! А ты как вел армию? Сплошной линией… В нитку растянул все дивизии. О т т е с н я л противника к Курску. А его надо… бить! Сосредоточенными ударами. Ударными группами.
Бледнея в скулах, Геккер начал выказывать нетерпение.
— Дотерпи, Анатолий Ильич…
Егоров удержал его жестом:
— По замыслу командюжа Егорьева, ты должен был сосредоточенным ударом Пятьдесят пятой и Девятой дивизий, Отдельной стрелковой бригады ликвидировать орловскую группировку противника в районе Фатеж — Золотухино — Косоржа. Бить кулаками. С охватами, окружением… Превосходство сил у тебя ощутимое. Пехота, правда… Но и у Кутепова, собственно, пехота! А в орудиях, пулеметах… тоже у тебя перевес. Ты же… пер в лоб! Любуйся результатами… Пятисуточные кровопролитные бои вернули Тринадцатую в исходное положение. Кой там! Нынче… у Орла!
Долго сидели молча. Курили, поглядывали в окна, и каждый думал об одном — Орле. Геккер понимал, что слов для оправдания у него нет; новый командующий прав в оценке его действий за последние несколько суток. Но задетое самолюбие не давало покоя, искало, за что бы ухватиться; не сидел он сложа руки, пропадал в войсках, мало того, не раз подымал цепи, вел на корниловские штыки…
А подумать, хвастаться нечем. Командующему армией трясти маузером, орать благим матом — последнее дело. Знает, Егоров сам из таких военачальников, не торчит по штабам, лезет в самое пекло; теперь он глядит на все это сверху, как и положено высокому лицу. Хотя нынешний его приезд…