— Эта и падазрителна! — горячо подхватил Орджоникидзе, решивший, что момент его настал. — Передавайте Четырнадцатой Ударную группу! Сломаем хребет Кутепову. Сталин паддержит нас с Убаревичам, паверте мнэ.
— Григорий Константинович… — Егоров недовольно кривился, стряхивая с брюк пепел. — Геккеру в этот час дышать нечем… Я дам еще под дых. Так он более-менее спокоен еще за свой правый фланг. Но такое случиться может… Передадим. Даже утром.
Взглянув на часы, он властно положил ладонь на стол.
— Орловско-кромское сражение начинается. К десяти ноль-ноль… жду от вас донесения о ходе контрнаступления. Не худо бы… уже из Комаричей. Давите по железной дороге. И Дмитровск… Главное — Дмитровск. Отобьете к вечеру… удар получится у резерва главкома.
Выпроваживая ночных посетителей, у двери в тамбур Егоров как бы невзначай коснулся острого плеча Уборевича — желал юному командарму удачи.
Чернее нынешнего дня у Геккера за все ненастное лето не было.
Тринадцатое! Чертова дюжина. Станешь тут суеверным. Тонкие посинелые пальцы, отдавая последнее тепло металлу, судорожно тискали огромный цейсовский бинокль. С ранней зари болтается; не стоячий ворот суконной офицерской рубахи — все царские обноски! — узкий жесткий ремешок давно бы уже перетер худую шею.
Дождь, зарядивший с ночи, все утро льет как из худого рядна. Сильные оптические стекла с голубоватым отливом не брали даже пяти сотен шагов хмурой мокрой слякоти. А надо бы видеть версты на три. Уж сколько топчется на этой клятой верхотуре, пронизываемый обжигающим сквозняком; в погоду белые пушкари из бронепоездов давно бы ссадили его вниз. Хотя черт их знает! Корниловцы уверены… навряд бы портили такую нужную штуку, как водонапорная башня при вокзале.
В оконный проем с высаженной рамой угрюмо высунулся кольт с заправленной лентой. Пулеметчики внизу; для себя велел затащить. Позиция удобная, широкий сектор прострела, от вокзала, с левой руки, и до моста через Оку; вся полукольцевая насыпь брянской ветки как на ладони. Южная нитка, курская, пропадает в пелене дождя. Ждет оттуда…
Бывший дружок, Костя Невзоров, так просто не отвяжется; знает его благородие. И в Орел ворвется на бронепоезде, как вчера в Еропкино. Владимир Зенонович уважит своему абаже; желторотым поручиком Костя попал к генералу Май-Маевскому, воевал в знаменитом 1-м гвардейском пехотном корпусе; щедрые милости монарха-покойника осыпали не только удачливого генерала, но и его окружение. Костя землю гребет под собой, лишь бы угодить своему покровителю…
Карьера князя Невзорова может тут, в Орле, резко взмыть. Ротный — должность бойцовская и у корниловцев страшно почетная для старшего офицера. Легко себе представить, какой триумф ждет Костю в белокаменной, под малиновый перезвон Ивана Великого…
Завидует своему однокашнику, что ли… Кислая усмешка скользнула по худому кривоносому лицу Геккера. Пальцы нервно стиснули бинокль; уловил в прореженной водяной мгле ажурные пролеты окского моста. Выткнулся по плечи в окно, оглядел небосвод — посветлело, дождь спал. Над вокзалом светлая проталина: где-то там давно взошло солнце. Вынул часы — одиннадцать! Господа офицеры нынче заспались, под дождиком киснуть не пожелали. Пробивается голубая кровь. Правда, сказывается и уверенность…
От липучих думок отвлек скрип крутых старых ступенек. Кто-то подымается. По шагам — вроде не адъютант. Двое, похоже, не то трое. Начальник штаба вчера перебрался со штабным хозяйством на станцию Песочную. В сторону Тулы. На всякий случай…
Тешит себя. Никаких в с я к и х случаев. Орел не удержит. Внутренне подготовился — сдаст город как можно дороже. Привлечет гвардию Кутепова — корниловцев. Все три полка должны упереться лбами в этот пятиверстный участок, от вокзала до моста через Оку. Замысел нового командюжа он постиг. Такая уж у него планида…
Все-таки адъютант. Его белая терская шапка показалась из лестничной дыры. Вода стекает по длинным шерстяным сосулькам на плечи и грудь защитного офицерского плаща-винцарада. Встревожило лицо: обычно свежевыбритое, с нежным девичьим румянцем, особенно после скорой ходьбы, сейчас — серое, будто натертое золой. Выдают и глаза, мальчишеские, зеленые… За ним тяжело поднялся насупленный дядька в кубанской черкеске без газырей и в летней защитной фуражке, мятой, мокрой; не из армейских штабных, не видал. По выправке — кадровый военный нижних чинов; в летах — седые виски. Рука на свежей перевязи. Из дивизии; вестник. От кого?..