Не покидал удобный командный пункт. Истоптал огромную круговину, всю маковку кургашка; содрал подошвами слой чернозема в четверть, добрался до ярко-рыжей глины. Руки одеревенели — уже не держат бинокля. А глядеть надо…
Пехота упорно продвигается. Передние цепи штыками выбили корниловцев из окопов, выдвинутых на выгон сажен на двести; белые укрепились на самой околице станицы, в канавах огородов и садов.
Но это было с час-полтора назад! Уже успели произойти драматические события на флангах. На правом сильно вредят бронепоезда; выкатываются на открытое и шпарят прямой из тяжелых картечью. Колпаков с гаявцами и блиновцами, наверно, могли бы уже прорваться к вокзалу. Помешала казачья конница; прикрываясь огнем артиллерии, она потеснила кавалерию. Обнажился правый локоть пехоты, 3-й бригады, выдвинувшейся уже к станции Атаман. У насыпи, возле семафора, залег сам комбриг Тихомиров. Загонял вестовых — требует «огоньку». И в какой уже раз батарея сорокадвухлинеек отгоняет броневики за станцию, а гаубичный дивизион рассеивает казачью конницу…
Сейчас правый фланг выправился. Пехотинцы вместе с конниками скрываются помалу в массиве тополей, у водокачки. Вокзал, по донесениям, защищают дроздовцы и алексеевцы; на помощь им подсунула пластунская бригада стариков добровольцев генерала Чернецова. В ход пошли уже гранаты и штыки. Дерутся за каждый двор, хату, возле самого вокзала…
Левый фланг тревожит. Опять дрогнула 4-я. Скажи, как стена там. Конница белых провоцирует атаку, в какой-то миг расступается и уходит в сады; плотный заслон из батарей и пулеметов в упор расстреливает красную лаву…
Не отнимает Майстрах бинокля. С холодеющим сердцем видит, как беспорядочно откатывается конница Городовикова в-балку. Повторяется полуденная картина. Берет злость: ни подсказать, ни помочь. А что подскажешь? Обойти западнее станицу? Так там тоже движение — 6-я кавдивизия мечется, разрывается между Егорлыкской и посадом Иловайским. Семь верст участок! И 4-й надо помочь, и со стороны Иловайского сдерживать натиск павловской конницы.
Но самое страшное… левое плечо своей пехоты оголяется на глазах. Заметно, опять копится конница, вытекая из садов возле белостенного домика с жестяной ржавой кровлей. Вот кому подсобить! 1-й бригаде своей, Богомолову. Он залег в корниловских окопах. А чем? За спиной, в резерве, — один батальон. Триста штыков. На самый крайний случай. А кто знает, где он, тот самый крайний?..
Что это?.. Конница белых рискнула все-таки! Всей массой пошла в контратаку вдогонку отступающей 4-й. Мышцы натянулись на худой шее Майстраха, глаза заволокло влагой. Покуда протирал, перестраивал окуляры, городовиковские полки, прекратив попятный бег, уже разворачивались навстречу казачьей лаве. Отдельные всадники — командиры и комиссары — далеко вырвались вперед, размахивая клинками, призывали за собой бойцов.
Дыхание приостановил Майстрах. Отсюда, сверху, сносно видать еще при белом предвечерье черные, густые, быстро сходящиеся две волны. Казачья лава компактнее, идет клином. Острие его нацелено в середину красной лавы, на беду, самую жидкую — разрыв между бригадами. Было ясно, клин пропорет строй городовиковцев. Закусив губу, он ждал этого мига…
У локтя кто-то встал, дышал тяжело. Вестовой, догадался.
— Что там?.. — спросил, не отрываясь от бинокля.
— От Колпакова, товарищ начдив… Ворвались на вокзал… Пехота тоже ломится… В крайних дворах уже штыками…
Вот оно!.. Прорвался хамлет! Все острие клина легко вошло в вязкое черное месиво… Какое-то малое время — не разобрать. Кутерьма! Рубка. Клин, как он был, странно отделился от общей массы, оказался в тылу городовиковцев. С облегчением Майстрах увидел, что строй сомкнулся. Клин, окруженный, метался и медленно таял…
— От Колпакова?
Рук не разогнуть в застывших локтях. Морщась от боли, Майстрах обернулся. Начальник артиллерии, Плюме.
— А вестовой от Колпакова?.. Только что был.
— Ускакал…
— Ворвались на вокзал? Правда?
— Бои уже в крайних улицах. Бронепоезда отогнали к разъезду… Конные батареи я продвинул.
— Славно!
— Увязли по уши, Борис Владимирович.
В тоне начарта Майстрах уловил укор. Обеспокоенно облапывал отдохнувшими руками бинокль, боясь поднять его и направить на левый фланг, в сторону конного побоища. Укор начарта выражал именно то, что тревожило самого — 4-я может не выдержать такого напора.
Неподалеку от командного пункта, под прикрытием резервной пехоты (так задумывалось вчера в полевом штабе Конной), на высотках разместились конно-артиллерийские дивизионы 4-й и 6-й. Работы им покуда не находилось: легкие, трехдюймовки, они не имели возможности помочь своим конным полкам. Тянуть их с собой в низину, в грязищу по колено было опасно. Нудились пушкари с полудня в качестве наблюдателей. Сейчас, кажись, их час настал…