Покуда курили, он поведал об атаке казаков, прорвавшей жидкий строй 19-го полка. Момент был угрожающий. Спас положение он сам, начдив, направив в прорыв свою 3-ю бригаду. Подоспел вовремя и Тимошенко.
— Еле залатали дыру, — сознался Городовиков, совсем успокоенный куревом; к бледному лицу его прилила кровь, глаза обрели горячий блеск. — В той кутерьме я сам очутился среди прорвавшихся казаков… Огромный казачина с синим погоном чуть-чуть не снял меня клинком из седла… Пропал бы зазря…
Из вечерней сгущающейся мглы вырвалась плотная конная масса, до эскадрона. На рыжем взмыленном степняке — начдив-6 Тимошенко. Разгоряченная рослая фигура его в красных галифе, меховой венгерке и серой курпейчатой шапке дышала боем.
— В чем дело?! — спросил обветренным басом, соскакивая наземь.
Вид один начдива 6-й, выражавший гневную решительность, успокоил Майстраха и настроил на воинственный лад. И слушать ни о каком отступлении не стал Тимошенко.
— Вы что тут в самом деле?! — гремел он, коршуном оглядывая с высоты своего дюжего роста собравшихся. — Пехота в станице… а мы отступать! И не подумаю! Все бросить, обе дивизии!.. Вертай назад этих всех… Ока Иванович. Жми за мной! А ты, Майстрах, шрапнели не жалей вон по той коннице. Тебе сподручно сбоку.
Как явился Тимошенко, так и исчез в вечерних сумерках, умчавшись от скирд за балку, на поле боя.
Глава девятая
Командующего Донской армией ожидали в станице Егорлыкской к полудню. На станции Атаман готовились к встрече его поезда. Генерал Павлов, поднявшись из постели раньше обычного, собирался съездить на вокзал и потрогать собственными руками все, к чему тот может прикоснуться. Встречи этой он ждал со светлой надеждой. Донское правительство не с охотой пошло на назначение его, Павлова, вместо слегшего в тифу Мамантова; командующий сделал все своей волей. Не без поддержки Деникина.
Сам Павлов это понимал, и ему хотелось как-то выказать свою особую признательность. Причина холодного отношения к нему со стороны донских гражданских верхов и рядового офицерства была очевидна; чужак он, генерал Павлов, не казак, родился не на Дону, Дона не знает, в Великой войне не участвовал — в 1914—1918-м командовал кавалерийским корпусом в Персии.
Начал недурно, совсем недурно. Кинжалом прошелся в Приманычье, вверх по каверзной реке Маныч, выкинул на правобережье всю 9-ю армию красных; пехота не в счет — конницу знаменитого Думенко перемахнул через трехверстный лед, почти всю корпусную артиллерию его из прорубей вытащил, пятнадцать пушек. Генерал Сидорин спецкурьера присылал аэропланом — благодарил. Попали под удар еще кое-какие части, конные и пехотные; венцом похода явился разгром 28-й дивизии Азина 10-й армии; сам начдив попал в руки. Мальчишка, молокосос, ни роду ни племени, из прибалтов; однако у большевиков приметный — орденский знак со знаменем красным оказался на лацкане френча.
Все бы славно — не снежные бураны да морозищи. Пошкодил мороз страшно; красные пули и осколки меньше нанесли вреда. В самый буран и бес попутал — думал, на Конную нарвался. Промашка вышла…
За чаем генерал опять вернулся мыслями к предстоящей встрече с командующим Донской армией. Мелочи не упустить, они всегда таят в себе непредвиденные осложнения. Вплоть до того, как одеться самому. Конечно, в парадную форму. Но и здесь подводные камни. Как взглянется?.. До парадов ли нынче? Сидорин не из «чинуш», внешняя бравада ему препротивна; всей белой армии известно о его демократизме, открытом неприятии монархии. Казак, во всем казак. Дерзок и на язык, особенно в своей высшей среде; это несомненно влияние начштаба генерала Кельчевского. Деникин ему потакает; с Врангелем были на ножах. Теперь барон не у дел — где-то в Новороссийске готовит «плавучие средства» к эвакуации.
Едва не вырвался у Павлова наружу ехидный смешок. Мотив только, «эвакуация», лишь бы чем-то занять отстраненного генерала. Об эвакуации и речи нет, оставлять Россию никто не собирается. Дальше отступать опасно, это верно: Дон и Маныч — позиции выгодные; состояние войск после длительного и тяжелого отступления нормализовалось, дух, слава богу, перевели. Казаки держатся за Дон, как дети за батьковы штаны. Это одна из очередных усмешек язвительного Кельчевского.
Вспомнил генерал, среди ночи ему докладывали о прибытии из Ставки людей полковника Ряснянского; интересовались плененным красным начдивом Азиным. Обеспокоенно оглянулся на вестового, прислуживающего за столом. Завтракал Павлов всегда один; не торопился, подолгу жевал, цедил из тончайшего стакана свежезаваренный персидский чай (привычка!). Скрытая ото всех и, пожалуй, главная цель такого полезного времяпрепровождения — обдумывание на свежую голову.