Это и задевает Егорова. Связан по рукам и ногам. Он, офицер, военспец, уже столько сделавший для большевиков, с широкой натурой, душевно щедрый и с богатым голосом, чувствует себя жалким, безголосым. Странно, ходит к нему в кабинет ежедневно, бывает, сдваивает. И всякий раз в приемной вместе с головным убором — ему кажется — оставляет и одежду, как в предбаннике.
Предстает голый…
Поднял взгляд на входную дверь, обитую красным дерматином. Адъютант. Прикинул по времени — кто-то в приемной.
— Александр Ильич, дама к вам…
Свежевыбритое юное лицо помощника обескуражено. Егоров забеспокоился. Кто? Из недавних гостиничных знакомых? Адъютант знал бы и сумел соответственно доложить.
— А что… не назвалась?
— К а п и т а н а Егорова спрашивает…
— Уверен… меня?
— Имя-отчество знает…
Подумал, кто-то из жен бывших сослуживцев по тифлисскому периоду; обдало холодком. Тут же воспрянул духом: «капитана» он получил позже, в Киеве. Начал германскую в этом чине. Терзаясь догадкой, кивком велел впустить. Потянул коричневую папку с докладами, сунул в нее директиву главкома. Напустил занятость; на легкие шаги не сразу поднял глаза.
— Доброе утро, Александр Ильич…
Красота женщины поразила. Ничего божественнее не встречал. Отметил, лица этого никогда не видал.
— Чем могу?..
Какая-то сила подняла его с кресла. Придвигая за гнутую спинку стул к приставному столу, предложил:
— Прошу, садитесь… Прошу.
Яркие зеленые глаза пожирали. Ощущал их магическое воздействие Егоров, сердился — не может справиться. Руки не подчинялись разуму, подсказывающему не делать глупостей, приспосабливали и для себя стул напротив. Краем глаза видел свое место за рабочим столом — огромное кожаное кресло, — а уйти туда не хватало духу. Так и стоял, полусогнувшись, опершись на спинку обеими руками, с окаменевшей полуулыбкой, глупой, смешной. Глупее положения не помнит.
— Так чем могу служить?.. — спросил он, отрываясь от дурацкого стула. И тут же почувствовал облегчение — чары ослабли.
— Графиня Дальмонт, — подсказала дама. — Имя навряд ли что вам напомнит… Я жена, а точнее — вдова, капитана… Криницкого.
Да, имя графини ничто не напоминает, а капитан Криницкий… действительно, такой был. Даже не по Киеву — по окопам; из нового военного пополнения. Помнит отчетливо. Прибыл тот в 132-й Бендерский полк уже в 15-м. Начал с полкового адъютанта; потом ушел на роту, в строй. Жгучие усики колечком, соколиные глаза. Кровей благородных. Ничего удивительного, если капитан Криницкий поразил сердце обольстительной графини.
— Я знаю вас по фотографии, Александр Ильич… У Анатоля сохранилась карточка… групповой снимок офицеров Бендерского полка. Он говорил о вас… жалел… дороги ваши разошлись. Сперва жалел… А теперь вот ценил… и, наверно, завидовал… У Деникина, говорит, вы бы не выросли так… Он ведь сам от капитана так и не поднялся. У корниловцев командовал всего лишь взводом.
— Взвод — немало… в Корниловской дивизии, — отозвался Егоров, заметно освобождаясь от чар зеленоглазой фурии; он уже умостился в рабочее кресло, спиной, локтями ощущал поддержку «своих стен». Со стороны женщины не было игры; она пришла, конечно, за помощью. Сейчас Егоров еще только почувствовал неловкость за свое мальчишеское поведение. — Так чем же я все-таки могу вам помочь?
— Анатоль убит под Курском… В ноябре еще. Я осталась одна без всяких средств… Со своими не успела. Собственно, и не до эвакуации было… Горе сразило меня. Не могли бы вы оказать мне услугу… отправить как-нибудь до… Екатеринодара?
— А что это… вам даст?
Пушистые ресницы женщины испуганно вздрогнули.
— Да, что? Екатеринодар не сегодня-завтра будет взят. Остатки армии Деникина бегут к Новороссийску. Вы… француженка?
— Почему? Я русская. Это имя… первого мужа. С Анатолем Криницким мы встретились в семнадцатом, в Петербурге.
— И что же вас несет из России?
— А кому я тут нужна? Да и России уже нет…
— Т о й нет… Устраивайтесь в новой, рабоче-крестьянской. Вы молоды…
Изящным жестом тонкой бледной руки она дотронулась до тяжелого, литого из золота, узла волос.