В приемной они уже здоровались, перекинулись ничего не значащими словами, поэтому разговор начался сразу, без обиняков.
— Я вызвал вас по делу весьма важному… Члена Реввоенсовета даже задержал, — Тухачевский взглядом указал на рядом сидевшего Орджоникидзе. — Речь о переброске Конной на соседний фронт. Сосед неблизкий, дорога к нему далекая…
— Знаем, товарищ Тухачевский, — перебил Ворошилов. — Нас бросаете на Украину.
— Откуда знаете? — командующий насупился; понял, Орджоникидзе не устоял от соблазна.
— Так, догадались… И соображения свои на этот счет имеем.
— Даже! Когда успели?
Тухачевский в упор смотрел в блескучие степные глаза Буденного; уже привычка, наверно, у него — вводить силой командарма в разговор.
— Земля слухами полнится… — замялся Буденный, разглаживая на коленях защитные суконные галифе.
— Михаил Николаевич, не пытай, — взмолился Орджоникидзе. — Я вчера поделился… Нэ выдал тайну. Нэ по проводам. Когда прибыли. И считаю, харашо. Ребята подготовились к разговору, успели и расчеты интересные сделать. А расчеты, прямо скажу, достойны внимания. Паслушай, паслушай!
— Я не высказал еще мнение главкома… Есть и свои у меня соображения, — недовольно скривился Тухачевский, заметно румянея. — Из складывающейся у нас обстановки главком не видит необходимости… движения всех дивизий Конной южнее железной дороги Армавир — Туапсе. Ограничивает тем самым задачу Конной армии овладением лишь районов Майкопа и Туапсе.
— А куда же, в горы?!
На вспышку члена Реввоенсовета Конной Тухачевский не обратил внимания.
— Действия к востоку, к Подгорной, и к югу, в предгорья Главного хребта, Конной не распространять. Туапсе возьмете малыми силами.
— Как это… малыми силами? — Ворошилов задвигался на стуле — призывал к активности командарма.
— Приостано́вите движение армии в Майкопе.
— Его взять еще надо, Майкоп!
— Климент Ефремович, — с укором поглядел Орджоникидзе на Ворошилова, — сам говорил, в Майкопе уже черноморцы, зеленые.
— Зеленые… не красные, — пошутил молчавший до сих пор начальник штаба фронта Пугачев, пытаясь разрядить сгущающуюся обстановку.
Тухачевский не принял участия в общем оживлении, разглядывая пальцы свои, продолжал:
— Все это связано с намеченной переброской частей Конной на польский фронт. Пока одной дивизии, головной. Главком приказывает расположить ее сейчас же в районе железной дороги Кавказская — Ростов. Естественно, привести в порядок, укомплектовать и снабдить всем необходимым.
— А какую дивизию? — спросил Буденный, обращаясь к Пугачеву.
— Я полагаю, Шестую, — ответил Тухачевский, тоном давая понять, что совещание ведет он, командующий.
Выровнял разговор, как всегда, Орджоникидзе. Он уже отошел от забот, давивших его все утро, связанных с отъездом на освобождаемый Северный Кавказ.
— Такую махину конницы, бог мой!.. — он вскинул руки, загораясь взглядом. — Не пехота — конница. Сколько нужно составов! Все дороги юга ограбить…
— Да, главком иначе и не мыслит, как железной дорогой, — подтвердил Тухачевский; он тут же обратился к командарму: — А ваши соображения, товарищ Буденный?
— Погубим коней… Все наши прикидки за то… погубим. Гляньте, творится что по станциям!.. Вот из Кавказской гребешься до Ростова неделю…
— Прав Семен Михайлович, — поддержал Орджоникидзе.
Воспользовавшись заминкой, слово перенял член Реввоенсовета Конной.
— Разруха полная на железном транспорте. Мосты, малые и великие, все взорваны. А пути?.. Ни одной версты не найдете живой — все в заплатах. На станциях нет запасов фуража и продовольствия. Нет даже воды… разрушены водонапорные башни.
— Эмоции на потом, товарищ Ворошилов. Ваши расчеты? Соображения?..
Успокоенный мирным тоном командующего, Орджоникидзе подмигнул конникам: выкладывайте. Ворошилов живо расстегнул полевую сумку, вынул листок.
— Только походным порядком, товарищ Тухачевский. Железной дорогой нас не поднять. Девять тысяч триста восемьдесят одних сабель! Четвертая — три тысячи девятьсот. В Шестой — три семьсот тридцать, а в Одиннадцатой — тысяча семьсот пятьдесят. Для погрузки всех людей, лошадей и вооружения потребуется четыре тысячи шестьсот вагонов.