— Ну, что тут? — спросил он, пожимая каждому руку.
— Деникин и Ставка — у англичан на Каботажной пристани, в Старом городе. Там же Божья Коровка… Никаких кораблей нет. Анапа и Геленджик у большевиков. Ловушка, хоть в море бросайся. А я плавать не умею…
Как всегда, Кельчевский ироничен. Божьей Коровкой они все в штабе величают своего Донского атамана Богаевского. Обычно ирония начальника штаба успокаивала Сидорина, нынче не подействовала.
— Как это нет кораблей?
— Не перепало. Все корабли заняты Ставкой для Добровольческого корпуса. И больше не будет. Англичане, кажется, умыли руки, как Пилат. А командование Черноморским флотом почти ничего не прислало, ссылается на нехватку угля и неполадки в судах. Понятно, не лошадь…
— Так что, вообще нам ничего?! — у Сидорина набрякали жилы на худой белой шее.
— Ну почему же ничего… Обещали оставить сорок пять мест на французском крейсере «Вальдек Руссо»…
Нет, невозможный человек. И не крикнешь; сознаться, благодарен даже, что в такой драматический момент он не теряет присутствия духа, остается самим собой, чем поддерживает и его, командующего. В это же время другая мысль гложет Сидорина: Кельчевский не казак, не связан пуповиной с теми великими тысячами, что валят за ними вслед, краснолампасное войско, некогда грозное, монолитное, а ныне рассыпанное, вроде гороха из мешка; бредут каждый сам по себе, в одиночку, без строя, лошадные и безлошадные. Безлошадным небось легче будет на пристани, нежели тому, кто должен расстаться со своим боевым конем, другом, побратимом…
— Кто распределяет суда? — Сидорин резко оборотился к миссии, братьям Калиновским и пехотному инспектору, стоявшим тут же с растерянными лицами. Взгляд упал на бородача-красавца.
— Генерал Вязмитинов, — ответил Карпов, вскидывая заметно голову, чем восстановил свой бравый вид. — Мы подали наряд, как и обговаривали, на пятьдесят тысяч строевых и столько же беженцев. Меньше и не будет. Но пока определенного ответа нет, какие дадут корабли…
— Немедленно к Вязмитинову! Выяснить и доложить. Анатолий Киприанович, а мы… к Деникину.
Расселись по автомобилям. Сидорин с Кельчевским — на заднее сиденье «форда»; к рулевому впрыгнул личный адъютант командующего, кубанец, хорунжий Миша Хотин, весельчак, жох по дамской части. На капоте, у глазастых фар — сине-красно-желтые донские флажки. Трепещут возмущенно под новороссийским ветром. Позади и спереди на лошадях — конвой. Тронулись сквозь толпы беженцев.
Мише Хотину хоть бы хны, вертится на мягком сиденье, как удод на плетне; интерес у него только к меховым шляпкам, воротникам, муфтам. Попадаются обворожительные личики. Жаль, поделиться наблюдениями не с кем — начальство насупленное, а рулевой, болван, где ему до дамских тонкостей…
По привокзальной просторной улице выехали к пристаням Владикавказской железной дороги. На набережной, у таможни, автомобиль Сидорина и конвой конников-атаманцев свернул направо; миссия взяла круто влево, в сторону цементных заводов с высокими трубами, обкуренными белым цементом. Сидорин, отвлекшись от тяжелых дум о предстоящей встрече с Деникиным, оглядывал с правой руки внушительные сооружения элеватора, цейхгаузов. Автомобиль, перекатывая через бесконечные рельсы, нырнул под нависшие на металлических стропилах рукава элеватора.
Кельчевский взглядом указал на пристани.
— Вот, полюбуйтесь…
В бухте, за молами — крейсера союзников. У причалов — около десятка транспортных кораблей. Погрузка идет полным ходом. Грузятся «цветные» — черные погоны и белые фуражки марковцев, красно-черные погоны и фуражки корниловцев, малиновые погоны и фуражки дроздовцев. Офицеры строят баррикады у проходов к судам, устанавливают пулеметы. Цепи солдат сдерживают напирающую толпу…
На мосту через речку Цемесс, перед самым капотом, нежданно-негаданно вынырнула из толпы улыбающаяся розовая физиономия капитана Бедина. Встреча приятная, радостная. В Великую войну, в Галиции, Бедин начал с рядового денщика у Сидорина; молодой, бесшабашный, с темным прошлым, жульничеством получивший «капитана»; от него без ума оба генерала. Сейчас он из секретного задания: Сидорин приставлял его к атаману Богаевскому — следить.
— Ну как там наша Божья Коровка? — нетерпеливо спросил Сидорин, едва Бедин опустился рядом.