Сидорин сглотнул подступивший ком. Вид Деникина поразил; не тот уже, что в декабре в Таганроге, и даже недавно в Тихорецкой… Перед ним — очень старый и очень усталый человек. Задевало его равнодушие. Переживал хотя бы…
— Около пятидесяти тысяч… Во что бы то ни стало их нужно вывезти.
— Пожалуй, удастся. Но все части вряд ли погрузим.
— Но пароходы… занимаются одними добровольцами!
— Ничего подобного.
— Я сам видел.
— Не может быть, — с тупой настойчивостью утверждал Деникин. — Пароходы распределяются равномерно. По всем вопросам эвакуации обращайтесь к Ивану Павловичу… Ищите его в поезде Ставки.
Кельчевский взглядами успокаивал Сидорина.
Вышли.
У автомобиля уже ждал их генерал Карпов. Откуда-то вынырнул капитан Бедин, сообщил:
— Для вас освобожден вагон в поезде атамана… Просит отобедать.
На него никто не обратил внимания.
— Темнят что-то, Владимир Ильич, — подступил Карпов. — Дали мне список судов, выделенных для нас… Весь зачеркнутый-перечеркнутый. Прибытие большинства из них еще только ожидается. Два уже стоят, но их захватил Кутепов. Вязмитинов мямлит… с Кутеповым, мол, сладу нету. Похоже, они сговорились. А Кутепов… по-моему, просто осатанел! Мстит нам за то, что был у вас в оперативном подчинении. Все суда у него. Каждая дивизия Добровольческого корпуса заняла по нескольку пароходов.
Сидорин мял список.
— К Романовскому!
Начальника главного штаба пришлось еще поискать в длиннючем поезде Ставки. Обнаружил его пройдоха Бедин в каком-то жестком вагоне, в тесном кондукторском купе. Генерал, как ни странно в такой час, без мундира, в теплой исподней сорочке, в синих диагоналевых шароварах на подтяжках и суконных туфлях, коротал время в одиночестве с толстенной обтрепанной книгой. На коричневой обложке уже истерлись буквы, но Сидорин, войдя, успел заметить, что фолиант на французском; подумал, что книга об античном искусстве. Всем известна начитанность Романовского, любителя и знатока всемирной старины.
Деникин хоть застегнулся; этот не соизволил мундир накинуть. Добро ноги в домашних туфлях спустил на коврик.
— Когда и какие корабли нам дадут? — Сидорин едва не ткнул ему в щекастую физиономию комканый список Вязмитинова.
— Корабли ожидаем с часу на час.
— Почему так много судов у Добровольческого корпуса?
— Лично для вас и членов вашего штаба оставлено сорок пять мест на «Вальдеке Руссо».
— У нас… сто тысяч!
— Ну, столько эвакуировать… нереально.
Еле сдерживаясь, Сидорин оглядывался, на что бы присесть. Кроме постельной полки — ничего. Назло, без спросу, хотел сесть, развалиться в этой каморке и не уходить, покуда не получит членораздельный ответ и суда.
— На что же мы можем рассчитывать?..
— Да вы не беспокойтесь. Все устроится.
— Я… командующий армией. И не имею права не беспокоиться. Почему вы, начальник главного штаба, скрывали обстановку, что судов не хватает? Сейчас уже поздно изменить направление движения армии. А три дня назад еще была возможность не попасть в эту западню…
— Сейчас уже много чего поздно сделать…
Романовский невозмутимо развел руками.
Ночь надвигается стремительно, кромешная, промозглая. Темень падает с гор, заваливая город и пристани холодным туманом. С крейсеров шарят прожектора; снопы фиолетово-бледных искр выхватывают из мрака то одну, то другую часть пространства: высокие строения элеватора, цейхгаузы, трубы заводов. Пароходы у пристаней и в бухте освечиваются огнями, как сказочные, манят…
Толпы разного люда с темнотой не расходятся с набережной. Устраиваются на ночь тут же, у заграждений к пристаням. Иные в затишках разводят костерки; другие, натягивая на себя все теплое, прилегают на охапки сена, на ящики, а то и прямо на булыжники.
У штабеля железнодорожных шпал, возле арбы с жующим верблюдом, расселась кругом котла на треногах калмыцкая семья. Хозяйственная молодуха прихватила со своих степей лепухи из коровьего помета. На сладкий кизячный дымок и одурманивающий запах калмыцкого чая подвалил из темноты казак. Погоны со звездами. Калмык-хозяин, недавно сбросивший военное, засуетился, подумав бог весть что…
— Сиди, сиди, зюнгар, — успокоил его казак, стаскивая со спины вещевой мешок и винтовку. — Сам я по себе… на запахи родные потянуло… Откудова притащил ораву такую? С полдюжины небось…