У нефтяной пристани «форд» уперся в огромную толпу. Ни проехать, ни пройти. Всё, докатили. Нашелся, как и всегда, Бедин — повел в обход по каким-то лазам. Спотыкались по путям, между вагонами, задами складов и элеватора.
У английского военного склада наткнулись на заставу. «Томми» безо всякого пропустили. Из складских распахнутых дверей, подбадриваемые криками английских караульных, солдаты, казаки, калмыки и прочие тащат вороха шинелей, френчей, ботинок. Тут же сбрасывают свое рванье, переодеваются в новехонькое, скрипучее, пахнущее нафталином и карболкой. Офицеры сносно по-русски объясняют:
— Грузить некуда…
— Эх, много добра навез добрый дядя, английский король, за наш хлебушко… — вздохнул генерал Карпов.
Отозвался Сидорин, подслеповато вглядываясь под ноги:
— Только почему-то на фронте этого добра всегда не хватало…
Выбрались к пристаням. Прямо напротив на темном, неосвещенном дебаркадере казаки грузятся на «Россию», заметно уже осевшую. Погрузка заканчивается. Карпов с ходу врезается в толпу; кричит у трапа, размахивает руками.
— Около четырех тысяч погрузили, почти все с лошадьми, — сообщил, протолкавшись обратно.
Сидорина привлекла возня донских офицеров с тремя пулеметами на палубе, над трапом.
— Что они затевают?
— Вырабатывают план защиты парохода… — Карпов горько улыбнулся. — Научены уже… С полчаса еще простоит…
Возник Бедин с каким-то офицером.
— К пристани «Стандарта» скоро подойдет английский «Ганновер». Быстрее, ваше превосходительство, может, успеем… Там наши!..
Ноги совсем отказали генералу. Стыдно сознаться. Отправил туда Карпова. Сам, в сопровождении личного адъютанта Миши Хотина, Бедина и юнкеров, потащился на вокзал.
Поезд свой отыскали не сразу. Уже загнали его в тупик, к водокачке. Сидорин снял охрану, дав команду полковнику Добрынину, заждавшемуся и начавшему терять терпение, ценное имущество тащить на пристань.
Оставшись один, Сидорин побрел по пустым штабным вагонам. Под ногами — карты, карты, какие-то бумаги… Уже ненужные…
Силы оставили генерала. Упал в подвернувшееся кресло. Душила обида — за армию, разложившуюся, так бесславно почившую в бозе, за оставленный на поругание Дон и за себя, неудалого…
А не такой уж он «неудалый». Не «африканец» какой-нибудь, из теперешних скороспелых, которых пачками производит в генералы атаман Африкан Богаевский по пьяной лавочке в ресторанах, набрасывая приказ на салфетке. «Генерала» получил от самого монарха во времена Великой; редкий случай — до тридцати. В жилах его течет голубая кровь старинной казацкой верхушки; он, пожалуй, первый сменил степного длиннохвостого скакуна на «коня» небесного — аэроплан. Взмыл ясным соколом под облака.
Начинал он свое восхождение бурно. У Каледина состоял начальником штаба. Укрепил влияние на Дону в 18-м, в период восстания верхнедонцев против большевиков; Краснов, воцарившийся с помощью немецких штыков, увидал в нем серьезного соперника. Пришлось Сидорину со своими сторонниками укатить в Екатеринодар под милостивую руку распрямлявшего крылья Деникина. С уходом немцев пошатнулась земля под ногами у атамана Краснова; донское казачество волей-неволей потянулось к Доброволии. Беглецы возвратились на Дон.
Деникин, однако, не доверил ему высшую власть — атаманство; возглавил Войско Донское Африкан Богаевский, человек ничтожный и безвольный. Пока бывший «свиты его величества» генерал Богаевский занимался приемами, банкетами и чинопроизводством, он, Сидорин, прибирал к рукам Донскую армию. Очнувшись, атаман стал завидовать и побаиваться, как некогда Краснов, своего молодого командарма…
Что-то произошло страшное, сквозь дрему тревожился Сидорин. Деникин… Деникин… Да, да! Пароходы… Деникин не дает пароходы под войска… Перевезти в Крым…
Измотанный до предела, метавшийся по фронту несколько суток, Сидорин уснул. Среди ночи его разбудил Миша Хотин:
— Ваше превосходительство, проснитесь… Рядом с вокзалом горят нефтяные баки… Нефть разлилась… Хлама сухого тут полно — вокзал вот-вот вспыхнет… Надо уходить… Тифозные и те расползаются…
Слышны частые выстрелы.
— Большевики? — встрепенулся генерал.
— До вагонов с патронами огонь добрался… А большевикам рано еще…
Ледяной ветер выдул остатки сна. Посвежевший, выспавшийся, Сидорин бодро шагал по шпалам, едва поспевая за адъютантом. Смрадный дым забивал легкие, першил в горле. По путям, между вагонами, бегают брошенные казаками лошади; по поведению животных Сидорин догадался, что они мучаются от жажды. Море горькое: бежали бы, жалкие, к речке. Пожар преградил им путь к речке Цемесс…