Дело тянется с лета. С той поры и испытывает чувство вины; неловко перед самим собой за излишнюю доверчивость — как выясняется, это не приводит к добру. Быть к людям вообще добреньким — безнравственно. Вацетису верил; свою преданность революции тот проявил в тяжелые часы прошлогоднего мятежа левых эсеров, потом на посту главкома неоднократно выказывал ее.
Доходили слухи о неполадках в штабе главного командования. Но слухи… штука такая, ненадежная, скользкая. Никогда не придавал слухам значения; крепко одергивал тех, кто их разносит. Может, всерьез задумался лишь над письмом Сталина; обвинял нарком Госконтроля работников Полевого штаба в пособничестве белогвардейцам. Не слухами пользовался, обвинял открыто, от себя. По его и вышло…
В Полевом штабе Реввоенсовета Республики, под крылышком главкома, свили гнездо чистейшей воды белогвардейцы. В ночь с 8-го на 9 июля заговорщики были арестованы; подвергся аресту и сам Вацетис. Окружение, близкое главкому, составляло ядро заговора: личный его порученец, живший с ним на одной квартире, бывший капитан царской армии Исаев, находившийся в распоряжении главкома, бывший капитан Доможиров; начальник разведывательного отделения Кузнецов, для поручений при начальнике Полевого штаба Малышев и преподаватель Академии Генерального штаба Григорьев. Изобличенные, они признались; не скрыли и своей программы. Установить связь с штабами Деникина и Колчака. Свергнуть Советскую власть путем внутреннего переворота. Захватить аппарат управления армией в свои руки под видом воссоздания Генштаба… Всего-то навсего!
Все хорошо, что хорошо кончается. Для Вацетиса, во всяком случае. Белогвардейская группа Полевого штаба находилась в первоначальной стадии организации, еще только создавалась, намечала свои задачи и планы и приступила лишь к частичной их реализации. Собственно, не успела совершить тягчайшего — связаться со штабом Деникина; по признанию Григорьева, связь такая имелась бы недели через две. Причастность самого Вацетиса к заговору не установлена…
Замигала лампочка телефонного аппарата «Эрикссон». Владимир Ильич снял с рычажков трубку; прислонив ее к уху, навалился на подлокотник.
— Феликс Эдмундович, кстати!.. Нависла угроза над вашим вопросом… Да, да. О Вацетисе. Коль дело о нем передано во ВЦИК… Говорил с Калининым. Президиум ВЦИКа рассматривает и скоро примет постановление. У Михаила Ивановича складывается нелестное мнение о бывшем главкоме… Вот-вот! Крайне неуравновешен, неразборчив в своих связях… Но оснований подозревать его в непосредственной контрреволюционной деятельности нет. И конечно, бесспорны крупные заслуги его в прошлом… Ну, куда?! В распоряжение военного ведомства.
Неслышно, как всегда, вошла Фотиева. Встала у левого локтя. В неизменной батистовой блузке, с брошью, в синей шерстяной юбке, укороченной по революционной моде — на четверть от щиколотки. Владимир Ильич сделал ей знак обождать.
— С Доможировым, Исаевым… и остальными?.. Разбирайтесь. Следствием устанавливайте фактическую вину каждого в отдельности. Связь их с «Национальным центром» не просматривается? Тем более… И в этом Вацетису повезло.
Покрыв ладонью трубку, взглядом обратился к секретарю. Фотиева так же взглядом указала на настенные часы, произнесла едва слышно:
— Сталин.
— Просите, просите, — убрал ладонь. — Феликс Эдмундович, отвлекся… О Вацетисе примем к сведению. Заслушаем вас по этому вопросу на ближайшем пленуме. Но доклад представить сначала мне. Затем уж разошлем всем членам Цека. Другой ваш пункт обсудим нынче обстоятельно… О ликвидации в Москве организации «Национальный центр». Значит, я подчеркиваю…
Освободившись от трубки, Владимир Ильич припал с карандашом к повестке. Кивком приветствовал вошедшего наркома; они уже здоровались нынче по телефону.
Пренебрегая мягким кожаным креслом, Сталин подтащил от стенки стул с высокой спинкой, жесткий, обитый дерматином, устроился у торца приставного стола. На вопросы, высыпанные с ходу, не отвечал, ждал, покуда Ильич не закончит писать.
— По моим сведениям, Надежда Сергеевна здорова. На квартире обнаружил от нее письмо…
— Ну да… вас же не было в Москве… Надежда Сергеевна отпросилась к родителям. Захворала мать. А что?.. Укатите в Питер. Денька два-три терпит. Завершите там и свои дела.
— Питерские дела свои я завершил.
— М-да… с Петроградом покончено у вас, Иосиф Виссарионович. Юг ждет. Что вынесли из поездки в Тулу? Вникли в неразбериху между главкомом и фронтами, Восточным и Южным?