Гусары скрылись в балку. Провалились будто, только что вся лава была на виду, как на параде. Стрельба мигом оборвалась; Павлов, довольный — не палят дуром, — сверлил мизинцем в ухе; звон не проходит. Где-то на самом донышке позавидовал выучке ахтырцев…
— Ушли, хамлеты! Доглядели все-таки нас…
Подходил Синицын, распояской, без папахи, возбужденно вороша взопревшие светлые волосы; глаза его, ошалелые, пылали наивной досадой, как у недодравшегося мальчишки. Мощный рев отвлек комбрига. Весь яр оброс бойцами; орали, кидали вверх шапки, прыгали, обнимались. Иные самовольно, без команды, срывались вниз; конные и пешие затопили с головой утлый мосток. Ликовали — враг, от коего они вчера бежали, нынче показал спину.
Переполненный щемящим чувством, с застрявшими в уголках глаз слезинами, Павлов, сам готовый обнимать каждого, кричать и кидать шапку, силком сдерживал себя — не побежать бы по крутому спуску к мосту; сердцем почуял: настал желанный час — людей этих, одетых в шинели, с винтовками, можно без оглядки вести на Орел. Каких-нибудь тридцать верст…
Стук в дверь сорвал из постели Примакова. Налапывая в потемках раскиданную по стульям одежду, старался не греметь. Оксана непременно схватится; начнет пичкать едой, как малого. Легли поздно; вернулась жена из лазарета в полночь. Заметил, кривилась, сдавливала виски, затылок; выматывается до головокружения, руками двинуть не в состоянии. Не по душе ему, мужу, ее прихоти; куда не почетно просвещать конников, учить читать и писать. Сплошная безграмотность! Нет — дай проявить милосердие. Тоже, конечно, надо. Характер все коцюбинский — на своем поставить. Подмечает, красуется в белой косынке с красным крестом, не знает, на какой бок удобнее перекинуть медицинскую сумку с бинтами и йодом.
В сапоги влез в прихожке. Жевал и застегивал ремни с оружием на бегу. Вестовой, Данила Ситник, уже накинул на Мальчика седло; из паркого сарая, конек переминался, ежился на свежем морозном утреннике, вырываясь, не давал затянуть подпруги; вестовой совестил его, увещал, охлопывал.
— Данила, сколько тебе говорить… Девку охаживаешь. Строже с ним!
— Нет, товарищ командир, коняка ласку больше понимает.
В распахнутые воротца из жердин рысью ворвался на гнедом сытом орловце Петро Григорьев, комполка. Он-то и прислал сам нарочного с вестью в штаб бригады; из поповского дома во флигелек прибежал будить начальник штаба, Семен Туровский. На ночной дозор из 1-го полка у речки Кромы, в версте за селом, напоролся конный разъезд белых; в перестрелке выбили одного беляка из седла. Кубанец, в бурке, в черкеске с серебряными газырями; пуля ушла под лопатку, прошила, видать, правое легкое. Захлебываясь кровью, казак все же сознался, что он из кавбригады генерала Барбовича, переброшены из-под Глухова, вчера ночевали во Льгове. Покуда обувался в прихожке, Семен накоротке доложил; делился и своими соображениями:
— Всурьез Деника затеял… коль кинул на нас Барбовича. Это же бригада из кавкорпуса Юзефовича. Самого комкора Май за что-то сместил. Когда еще! В конце лета. На нашем же участке, на Черниговщине. А зараз, вишь, Барбовича в подмогу дроздовцам. Парко нам придется…
— Парко лучше, чем холодно, — отшутился Примаков, с удовольствием влезая в рукава суконной бекеши на цигейке — Оксана вчера вынула из обозных узлов.
— Идет Барбович на соединение с Туркулом… Попомни, Виталий, — понизив голос, Туровский дыхнул табачным перегаром.
Ощутил вдруг озноб. Как сразу не подумал! Позавчера разведчики вцепились в хвост неизвестной пехоте. Вон где, под Гончаровкой. В тылу! Подхватили обломавшуюся бричку с ездовым; молодой самарский парень, ездовой, служака, с крестиком. Поднажали на крестьянскую совесть — разговорился. Войск полтыщи всего, батальон, дроздовцы, под командой полковника Туркула. Цель рейда и направление пленному неизвестны. Само собой напрашивается: в тылы латышам и Павлову. Удивили малые силы. А нынче — пожалуйста, вслед и конница…
— Товарищ комбриг, Первый полк поднят по тревоге!
В синих изморозных сумерках лицо командира полка различалось неявственно, белела подковка зубов. Улыбается, что ли? По голосу вроде бы не до улыбок.
— Доразу и Второй полк поднять? — неуверенно предложил Туровский, заправляя под ремень правый пустой рукав.
— Поднять самого Потапенко.