— С главкомом Каменевым видался только сегодня… Звонил вам. До Востфронта руки нэ дошли. — Сталин шевельнулся, умащиваясь прочнее, руки, сцепленные в один кулак, крупные, с толстыми пальцами, положил на стол, будто напоказ — вот-де, пустые. — А в общем-то, острота момента на востоке спала…
— Согласен с вами, Иосиф Виссарионович. За последнюю неделю события в Сибири обернулись не в пользу Колчака. Комфронта Ольдерогге, наверно, уж доведет до победного завершения. И Фрунзе не станем трогать с Туркестана… А на Южном… ей-богу, развал. Развал полнейший! Не примем экстренных мер… Деникин скоро возьмет Орел и Тулу. А там и…
Не договорив, Владимир Ильич резко оттолкнулся от подлокотников, прошел к окну; не найдя для себя ничего примечательного во дворе, уже скрытого ранними осенними сумерками, он крутнулся на скрипучих ботинках. Задержало его тяжелое кресло; рука ощупывала мягкую прохладную кожу. Гнев обострил и без того выдавшиеся скулы, испепелил в узких глазах всегдашнюю хитринку.
Состояние вождя Сталин понимал; вороша спешно мысли, ломая четко выстроенное, с чем шел и что явно не годится сей момент, искал наиболее подходящее. Переступал порог этой комнаты с намерением разжечь костер. Кострище уже пылает, и ему остается только подбрасывать сухие поленья…
Такого Сталин не испытывал; ему вдруг стало душно, сводчатый беленый потолок, казалось, опустился на самое темя. Бить — сам считал — в его натуре. А как смягчить? Битье может погасить огонь. Знает Ильича: обостренно воспринимает всяческие поддакивания, особенно в состоянии гнева, как сейчас.
Отвлек телефон. Сталин перевел дыхание; наблюдал исподволь, как у Ильича смягчалось выражение лица, теплел взгляд. Еще не слыша ни одного слова, догадался, кто на том конце провода.
— Несомненно, Георгий Васильевич, несомненно! Внимательно ознакомился с вашим письмом… Обратимся по радио к правительству Эстонии. Написал подтверждение для членов Политбюро о моем согласии на это предложение, ссылаясь и на наш с вами предварительный разговор… Ваш вопрос нынче обсуждается… Милости просим. Ну, что?.. И я предвижу возражения военных товарищей…
Да, наркоминдел Чичерин. Вслушиваясь в разговор, Сталин уже откровенно глядел на Ильича; удивляла в вожде уйма внешних проявлений — в позе, в жесте, в гримасе, в голосе… Ленин неодинаков в общении с людьми, всегда разный; преобладает о т к р ы т о с т ь, заинтересованность. В понимании его, Сталина, такое считается вовсе не достоинством, а скорее недостатком. Открывать себя перед собеседником, распахивать навстречу душу!.. Нет-нет.
Вот так со стороны Сталин может почти безошибочно сказать, с кем Ленин разговаривает по телефону, не вдаваясь в смысл, определить по лицу и голосу. Конечно, с людьми близкого окружения. Пожалуйста, с Чичериным… Светится весь, в голосе столько тепла, доверительности. С Дзержинским — уважительно, с примесью легкой иронии: «Ну, что?..» С Калининым — с оттенком озабоченности. Менялся чуть-чуть в лице, напрягался взглядом, когда на проводе Троцкий… А как выглядит, когда говорит с ним, Сталиным?..
Окончив разговор, Ленин подошел, развернул ближнее кресло. Как-то встряхнувшись, принес и себе стул. Жест этот смутил Сталина; сознательно или машинально получилось у Ильича, но он воспринял у р о к о м — потакают ему, как капризному ребенку, все делают, согласуясь с его наклонностями. Нет, ничего машинального, все сознательно и со значением. Вот пожалуйста, к а к говорят с ним…
Вползал холодок обиды. Мимолетного взгляда хватило на то, чтобы отогнать недоброе чувство. Усовестил усталый вид Ильича — серые, бескровные скулы, узел мучительных складок у переносицы и набрякшие краснотою глаза… Догадался, двойной свет, верхний от люстры и зеленый боковой от абажура настольной лампы, сгустил неприятный осадок. Но самое удивительное, Ильич уже иной — перегорел. Угас костер…
— Чичерин беспокоится, не поддержат его предложения военные… по вопросу обращения к правительству Эстонии, — устало заговорил Ленин, усаживаясь. — А военных нынче будет мало. Обсудим положение под Курском… Решим кардинально по Южфронту двадцать шестого.
Военных нынче не будет, кроме Склянского, конечно, зама Троцкого; сам наркомвоен явится к пленуму; подъедут и работники Реввоенсовета Южного фронта. Сталин в курсе всего; он понимает и беспокойство наркома Чичерина: военное руководство Западным фронтом не соглашается на какие-либо мирные переговоры с прибалтийскими окраинными государствами. Надеются разгромить Юденича, заодно и наказать буржуазные правительства прибалтийских республик, способствующих русской белогвардейщине; мало того, он, Сталин, знает достоверно, что по указке Антанты Юденич не только питается через Эстонию французским и английским оружием, но и живой силой прибалтов. Действуют эстонские и латышские части под Питером на стороне Юденича. Чичерин — дипломат; у него свое оружие — слово, мирные переговоры. Оказывается, Ильич его поддерживает…