Откуда он взялся, Петерс? Только что сидел пленный. Потянулся к кожаному портсигару.
— Через пару часов выступаем… Может, соснете?
Что же, овчинка выделки стоит. Пройтись по ближним тылам красных, задержать на какое-то время их наступление. Сорвать — дело дохлое. Смешно, один батальон! Хоть помешать развернуться, ввести спокойно резерв в бои. Направление для рейда удачное. Где-то здесь стык армий противника, 13-й и 14-й; место наиболее уязвимое.
— Считаю выбор удара удачным, Антон Васильевич. Чего уж раздумывать? — Петерс хищно засматривал в развернутую десятиверстку.
— На раздумья… времени нет.
Туркул распрямился, шевеля отерпшими плечами. Ламповый свет рельефно вылепил сильно выдавшийся бритый подбородок; крутой лоб, скулы, тонкий прямой нос и жесткая темная щетка усов — в тени абажура.
— А соснуть бы не помешало…
Шли пять дней и пять ночей.
Добрались до тех Чертовых Ям. Забытая богом и чертом деревенька в гущине леса, у топкой речки. И вовсе, как выяснилось, не Чертовы Ямы, а Волчьи. Объяснил древний дедок в лесной избушке, одичавший, заросший как бирюк, — стерег еще «барские угодья»; по ответам судя, представления не имел о «белых» и «красных».
Вчера утром у Волчьих Ям встретились с латышами. В промозглом тумане, слякоти кинулись цепи на цепи. Пушки палили с близкого расстояния, в упор… Прицел три, трубка на одной секунде. Вел сам полковник Туркул. По всем правилам держал винтовку с отомкнутым штыком. По правый локоть чавкал сапогами Петерс, проваливаясь в колдобины с водой. Замечал краем глаза: больно много уж комбат спотыкается, поминает вслух «божью мать». Знаменитая папироса… во рту. Дыма не видать. Туман, наверно. Может, забыл поднести огоньку?..
Из тумана вдруг встала огромная, лохматая тушища, заслонив в глазах полсвета. Можно бы принять за лесного зверя — в лапищах винтовка с направленным штыком, такая же, Мосина, трехлинейка. Наваливалась чуть правее. С пустыми руками, даже не соизволив загодя расстегнуть кобуру, заметался Петерс, затрепетал как осиновый лист на ветру. Не упади, пятясь задом, дивизионный священник, отец Володимир, занес бы раба божьяго Евгения в поминальник. Не уверен Туркул, что ему удалось бы самому отвести беду. Подоспели «дрозды»…
Лес, дикий, в мочажинах, прикрыл и оборонил. Не попали на свой след. Сторожка лесника, замшелая, покосившаяся, приютила на ночь. На Петерса жалко смотреть. Облетела позолота, как пыльца с бабочки, попавшей под дождь. Куда девалась легкая семенящая походка, твердый взгляд серых глаз; совавшегося поутру, как проснулись, денщика с ковриком пугнул матюком…
Одно успокаивало полковника Туркула. Погоня не обнаружена. Затоптались латыши в чертовых Волчьих Ямах. Сутки, да вырвали — задержали наступление. Оправдываются показания пленных еще в Дмитровске. Действительно, части у красных свежие — тот самый «резерв Москвы», о каком упоминал тыловик-снабженец, покойный ныне.
Конный разъезд, высланный с вечера, после боя, доставил худые вести. Левее, у деревень Лубянка и Столбище, противник вчера потеснил их 1-й полк. Румель плохо начал; не понравится генералу Витковскому. Кроме пехоты действовала и кавалерия у красных; надо полагать, червонные казаки. Потери в полку ощутимые — убитые, раненые; пленные даже есть, чего при нем случалось нечасто…
Выступили к полудню. После малых колебаний у десятиверстки Туркул наметил удар в направлении деревень Чувардино и Волобуево. По карте, левее остается деревня Черепово, верстах в трех. Красных в ней нет. Это облегчает задачу — с тыла бояться некого. Поделился своим замыслом с Петерсом. Кивает — согласен. Медвежья болезнь не вся еще вышла; на осунувшемся лице, на скулах, рдели коричнево-зеленые пятна…
В лесу столкнулись с людьми в шинелях.
— Какого полка?
— А вы?..
— Первый офицерский имени генерала Дроздовского…
Винтовочный залп вспорол лесную первозданную тишину. Птицы сорвались с деревьев. Сквозь гул не пробивалось «ура». Заслон малый, до взвода. Опрокинули. Разгоряченные, выскочили к обрыву. Глубокий древний овраг; деревья в два обхвата скатываются по крутым глинистым склонам. Село в самом низу, в просторной плешине, как в корыте; до трех десятков рубленых изб. Желтоватый дровяной дым из труб не расходится, недвижимо лежит дырявым рядном на тесовых крышах. По дворам мечутся серые комочки; обороняться, как видно, собираются.
Перехватив взгляд полковника, Петерс молча начал спускаться, помогая себе прикладом винтовки. Туркул нарочно задержался у обрыва; скрывая усмешку, прикуривал — давал возможность комбату обрести себя. Подвернулось и оправдание: искал, мол, удобный спуск для Гальки.