У ветхого бревенчатого мостка через бурный ручей, в середине села, уже собрался весь батальон. Объездной дорогой из леса тащились брички и пушки. Туркул спрыгнул с седла; видел распаренное лицо Петерса, возбужденный горячечный взгляд. Ждал похвалы, благодарности. Ради «дроздов» надо бы сделать — заслужили. Бой не шибко уж какой; красные отступили порядком, забрав даже убитых, если таковые были. Кухни бросили. Видит бог, не хотелось тянуть комбату руку.
— Спасибо, славные дроздовцы!..
Своих кухонь кашевары не растапливали, обошлись трофейной едой. Душистая пшенная каша, заправленная свиным салом, таяла во рту. Добро же краснюков кормят, как на убой. Ожили шутки, смешки. Вчерашнее забывалось…
Ночевали спокойно. Выставленные дозоры не подымали пальбу. По всему, не слишком наступили на мозоль красным; знают уж, некая часть противника вклинилась в их порядки, действует в тылу — не проявляют активности. Туркул склонен думать, что из вчерашней потери не все убиты. Вызнали наверняка силу. Не встревожились.
Возле печки, на топчане, застланном кожухом, спал Петерс. В нижнем белье, свежем, бязевом, лежал на спине не укрывшись; дышал ровно, покойно, всхрапывал изредка. Позавидовал такому сну. Сон праведника или младенца.
Ему, Туркулу, не до сна. Обстановка непонятная, тревожная. Похоже, в темном чулане — налапал дверь, а дужку не найдет, не может открыть. Когда входил в эту избу, ощутил такое состояние. Полк его отступил. А как другие полки дроздовцев? Генерала Витковского оставлял в радужном настроении; помыслами весь был уже в Брянске.
Об Орле боялся подумать. Пять суток назад там уже назревал чирий. Удержат ли корниловцы? Кутепов небось рвет и мечет. И пленных таких нет, не у кого вызнать.
Видел, путь один — назад, откуда пришли. Пробиваться к Дмитровску. Да и неизвестно, у кого город. По артиллерийскому гулу, бои уже в той стороне.
Утром, за селом, на походе, обнаружили впереди себя конницу. Двигалась в том же направлении, по лесной малоезженой просеке. Намеревался уже Туркул ударить в хвост; оказалось — свои, бригада из 5-го кавкорпуса. Тепло встретились с генералом Барбовичем. Тоже мечутся, потеряли связь и с корпусом, и с соседями. Идут на пушечную пальбу.
Устроили совместную ночевку в лесной деревушке, увязшей по уши в болотах; солдатам не хватило места под заросшими зеленым мхом крышами изб, набились в сараюшки, на сеновалы. Начальству выделили лучшую избу-пятистенку, с крыльцом; подворье покойного старосты. Адъютанты и денщики живо очистили светлую жилую половину от кучи детишек и вдовы; чем могли, принарядили — раскинули свежую скатерть на столе, на пол постелили чистые рядна. Богатый иконостас, медная лампадка с крохотным мотыльком огня. Чего недоставало — все заменил и вобрал в себя тульский самовар, ведерный, оттертый песком до сияния.
Не так уж мало и знали. Свели воедино — картина прорисовалась довольно-таки явственная и безрадостная. Оба видели, генерал и полковник, что наступление их, летнее, победное, захлебнулось. Духу хватило по Орел включительно.
Как и предчувствовал Туркул, Орел пришлось оставить. Да, именно в те дни, когда он начинал свой рейд. Казалось, все сделали они, «младшие собратья»: дроздовцы, марковцы, алексеевцы — «цветные», как их еще называют свои, белые, и красные, чтобы корниловцам облегчить дорогу к белокаменной. Не скрывает, завидовал зеленой завистью своему давнему другу и боевому сопернику, Николаю Скоблину, тоже полковнику и тоже командиру 1-го полка, только… Корниловского. Разница ощутимая. Уж кому-кому, а Скоблину приготовлены кроме лавровых веток и генеральские эполеты. Вручалось бы с а м и м, на Красной площади, под великий благовест…
— Да-с, не позавидую Николаю Владимировичу… Скоблину… — Барбович, разомлевший, одолевал третью чашку; сидел он в исподней фланелевой сорочке, стянутой по спине накрест широкими шелковыми помочами. Генеральская рубаха светло-зеленого сукна брошена на неразобранную деревянную кровать. — Слыхал, у них с Александром Павлычем… нелады… Кажись вы, Антон Васильич, дружны со Скоблиным… По Екатеринодару вас еще помню… да и в Донбассе… Харькове.
Туркул отвел взгляд. Не знай хоть как-то генерала Барбовича, подумал бы черт-те на что. А коль думать, явно речь не о дебошах в ресторанах, не о громких спекуляциях углем и не о погромах — во всем таком многие старшие офицеры и генералы обрели шумную известность. Нет, они со Скоблиным слишком и д е й н ы е.
Именно это и делает их заметными в верхах белого движения; «смена», «карьеристы», «идут по трупам» — шелестом повевает по всякого рода затхлым «салонам». Оба испытывают непосредственное начальство. Он, Туркул, — генерала Витковского, Владимира Константиновича; кривится, ворчит, а все же потакает его «прихотям», как сам изволит выражаться. У Скоблина «непосредственный» — Кутепов, Александр Павлович (в данный час полковник Скоблин исполняет обязанности начальника Корниловской дивизии). В силу своих природных качеств командир корпуса, генерал Кутепов умеет ярче выражать свое отношение. Да со Скоблина взятки гладки; у него есть с а м в Таганроге и Май в Харькове. Теперь вот Кутепов может распоясаться…