От пленного вызнали: начальник дивизии красных грозился взять Комаричи к годовщине октябрьского переворота. Похоже на правду: потемнели берега Неруссы от большевистских цепей, в морозном воздухе далеко слышалось пение «Интернационала»…
Ждали молча. План созрел. Встретит за путями Петерс со своими белогвардейцами; сам же с остальными батальонами отрежет красных от реки, зайдет в тыл.
В самый напряженный момент на пожарную каланчу — наблюдательный пункт — ворвался белый Петерс, растрепанный, с фуражкой, зажатой в кулаке.
— Измена!.. Маршевики!!
Туркул поймал в окуляры толпу за семафором, у переезда. Маршевая рота — недавнее пополнение. Вот они, «вояки», мобилизованные крестьяне и пленные красноармейцы. Харьков поставляет, их превосходительство Май… Старый алкоголик, ночной горшок…
— Сссво-лоо-чи!.. Ублюдки!.. — кипел под локтем Петерс. — Трех взводных перестреляли!.. Уйдут ведь!..
Да, бегут к реке, навстречу наступающим красным. Мелькнуло белое. Наверно, портянка на штыке.
— В спины… Седьмой батарее… Картечью!..
Не слышал полковник собственных слов. Челюсти свело до боли. Глядел в бинокль не моргая; оцепенел от дикой картины. В упор, на нижнем пределе, рвались тяжелые стаканы, вздымая подмороженную глину. Что оставалось после визжащей картечи, подчищали «максимы»…
Комаричи все-таки оставили. Можно бы подержаться, позиции надежные — насыпь железнодорожная, местность кругом станции изрезана. Зацепиться было за что. Пришла весть: 5-й кавкорпус не удержал Севск. Красная пехота и конница повели наступление через Пробожье Поле на Дмитриев. Это — в тыл…
С неделю цеплялись за брянскую ветку, лелеяли надежду взять Брянск. А все свелось к упорному и безнадежному метанию в треугольнике Комаричи — Севск — Дмитриев. С бригадой генерала Оленина кидались на Севск; дважды-трижды город переходил из рук в руки. Наивысшая удача — отбили Комаричи. Ненадолго, на ночь…
В жаркие дни в Севске встал пред грозны очи Туркула поручик Трошин; Петро, друг детства, добрый малый. Вместо месяца пробыл в тылу три. Уже и не ждал. По выбритой курносой физиономии, кошачьим зеленым глазам и ухмылке, тщетно настраиваемой под виноватую, чувствовал, надеется, что посмотрит сквозь пальцы.
— В офицерскую роту… рядовым!
Наутро в первой же атаке, у овражка, поросшего облетевшей черемухой, поручик Трошин упал. Туркул подскакал. Рана в живот; без докторов видно, помощь не понадобится.
— Сильно задело, Петро?..
Поддерживая голову умирающего, клял себя за холодность.
— Бог наказал… Зачем в отпуске болтался… когда вы стояли в огне… Прости, Антон. Напиши родным… погиб честно… в бою…
Отходили к Дмитриеву.
В железнодорожной сторожке, на разъезде, старик сообщил, что утром в городе были «малиновые». Слава богу, их части, «дрозды». 2-й полк, значит. Туркул давненько не встречался с командиром, генерал-майором Хоржевским; больше месяца обретаются поврозь. Предвкушал уже разговоры…
Дважды входили в Дмитриев. Все по-темному, припадало ночью. В свете дня город выглядит красиво. Раскинут по холмам, цветные крыши, жестяные и черепичные; между холмами зияет синевой глубокий овраг. Чистый Крым…
Смущает тишина, тонкая, как коленкор. Внизу, в овраге, у блестевшей водицы, кучка всадников поит коней. Кто? В шинелях. Сквозь туманец не разглядеть в бинокль малиновые погоны. 7-я и 8-я роты поручиков Усинова и Моисеева вышли к площади. Дымятся походные кухни; хозяйничают кашевары. Коленкоровую тишину распорола пулеметная очередь…
— Вот тебе и «малиновые»… — присвистнул Фридман, помощник; из обрусевших немцев, старый, лет за сорок, полковник, седой, с сухим узким лицом. — Натуральные красные!
К вокзалу, огибая овраг, по большаку двинулся 1-й батальон. С ходу, в лоб, нарвался на батарею. Вот где, при ясном дне, на виду у всех, белых и красных, Петерс показал себя. Шагал под градом картечи, как на параде, в зубах дымящаяся длинная папироса марки «Элита». Опять же с пустыми руками. Помахивает в такт хлыстом. Взял батарею. Взял вокзал…
Красные отбивались жестоко. Палили из орудий со всех холмов. Пехота пошла в контратаку. Туркул, гарцуя на кобылице среди разрывов, согнал обозы в овраг. Костерил пушкарей, долго занимавших высотки поверх оврага; ответная пальба, к сожалению, оказалась короткой — ополовиненные зарядные ящики опустели. Цепи 1-го и 3-го батальонов, не поддержанные артогнем, залегли.
Выручил тот же Петерс, вездесущий и верный. Пригнал от вокзала верхового: на путях, в тупике, санлетучка с ранеными дроздовцами и вагон со снарядами. Рота 2-го батальона, запасного, встала живой цепью, разгружая и подавая снаряды.