Народу нынче немного; преобладают военные. Мест хватило всем в кабинете. Не хотелось в большое помещение, тут уютнее, привычнее и голос не нужно надрывать. Не отрываясь от своих заметок, Владимир Ильич боковым зрением видит — расселись. Сбоку, умащиваясь, шумно отдувается Крестинский; под ним постанывает стул. С правой руки — Стасова, не отрывается от своих бумаг; за нею — Розенфельд-Каменев. У приставного стола, в ближнем кресле — Троцкий; торчит буйная шевелюра, поблескивает золотое пенсне. В другом тяжелом кресле, далее, утонул Смилга; почти всегда возле своего духовного наставника. Его видит хорошо — коротенький, большеголовый, тоже в золотом пенсне.
Два другие кресла, напротив, заняты Склянским и Гусевым; тоже почти всегда локоть к локтю, неразлучны. Склянский, как обычно, помалкивает при своем патроне; вот и сейчас, насуплен, рисует в блокноте, не подымает глаз; знает, о чем будет речь и что могут здесь сказать; нет сомнений, известно ему и то, с чем выступит Троцкий. Гусев позавчера получил новое назначение — руководить Московским укрепрайоном. Сидит озабоченный, план главкома Каменева его уже не так остро волнует.
Заметил, остальные южане особняком друг от друга, кто где. Сидели до перерыва тесной кучкой на диване. Сокольников, обособившись, придвинулся к торцу стола; Серебряков, напротив, отдалился к книжному шкафу, рядом уже со Сталиным: что-то подсказывает держаться этого человека — вместе работать. Лашевича и вовсе не видать, где-то за спинами; оскандалился он с Мамантовым — ушел генерал…
Иногда преподносит и Сталин. Нынче за него спокоен, в дела Южного фронта только-только вникает, примеряется; знает, «южане», как он обмолвился со своей иронической усмешкой, не все возвратятся в Серпухов. У Сталина своеобразная манера: больше молчит на заседаниях, чаще точку зрения свою высказывает в письмах, телеграммах…
— Основной вопрос нынешней повестки… — Владимир Ильич, вскинув рыжие брови, оглядывал присутствующих; затянувшейся паузой подчеркивал важность момента. — Военный. Точнее, военные вопросы. Необходимо выработать меры по усилению Южного фронта. На прошлом заседании, двадцать первого сентября, мы обсудили доклад Реввоенсовета Республики о военном положении, сложившемся после потери Курска и соединения вражеской конницы Шкуро и Мамантова в районе Воронежа. Знаем, положение на центральном участке после второго прорыва деникинцев тяжелое… На сегодня оно еще ухудшилось. Враг рвется к Орлу, Туле…
Потянулся за отложенными листками плотной бумаги с машинописным текстом, потряс ими:
— У вас у каждого было время ознакомиться со стратегическими соображениями главкома. Товарищ Каменев ставит вопрос о дальнейшем плане борьбы на Южном фронте во всей его широте. Для отражения противника, рвущегося к Орлу, Туле… предлагает два способа действий. Продолжать развивать ныне проводимый план… энергичнее наступать Десятой и Девятой армиями на Дон и Кубань. На центральном участке, в курско-воронежском районе, сдерживать противника теми силами, какие удастся там собрать. Отнюдь не за счет ударной Особой группы Шорина. Первый способ. Второй… Отказаться от проводимого ныне плана и сосредоточить на угрожаемом направлении, под Орлом, крупные силы за счет войск Шорина.
Уловил резкий блеск пенсне Троцкого. Прижмурившись, умолк; понял, на какое-то время отвлекся и потерял с в я з ь с присутствующими; несомненно, произошло д в и ж е н и е — на лицах каждого проявлялось с в о е отношение к соображениям главкома. Упустил момент, первая реакция исчезла, не воротишь. Восстанавливая в памяти сказанное, свой голос, пытаясь даже увидеть со стороны свое лицо, Владимир Ильич пожалел, что не проследил и за собой — не следовало до времени открываться. Судя по жесту Троцкого, открылся. Раздосадованный, продолжал посуровевшим голосом:
— Каменев отстаивает первый способ. Считает, настойчивое проведение ранее принятого плана при успехе не только остановит продвижение противника на север в курско-воронежском районе, но и даст полную победу над Деникиным. Именно победа на Дону и Кубани явится тем смертельным ударом, который лишит противника основного средства борьбы, главного источника его живой силы — донских и кубанских казаков.
— Благие надежды… — обронил Троцкий.
Владимир Ильич взял часы, серебряные, с массивной цепочкой, не раскрывая, отложил к письменному прибору, спокойно произнес:
— Прошу высказаться по соображениям главкома. Вы уже начали, Лев Давидович…