Экран перед лицом Анастасии включился. По нему забегали надписи на незнакомом языке, который, тем не менее, был местами похож на неронскую письменность.
Она продолжала брыкаться, всё более вяло, и более вяло, успокаиваясь. Нарастала нелогичная уверенность. Странные чувства возникали то там, то тут, — волны мелких иголочек, похожих на мурашки, пробегали от ключицы до кончиков пальцев и обратно. Тоже самое происходило с ногами, макушкой головы. Везде. Нет, она любила всех этих людей, даже не смотря на то, что её, как кажется на первый взгляд, просто бросили в ад, на произвол, использовали. Гёссер использовал её как жертву, чтобы заработал доспех, Винни для своей похоти. Но всё это, в глубине души, она чувствовала, было чем-то иным, важным, что она плохо понимает. Ничего плохого ей на самом деле не сделали. За неё даже были готовы отдать жизнь. Возможно, из-за лидерской крови. Но тем не менее. Научили много новому. Ради неё рисковали. Постепенно, в душе нарастал беспричинный покой и уют, словно она вновь в капсуле, а может быть, даже в материнской утробе. Злоба, отчаяние, уходили. Интуиция выдавливала лишнее, как пасту из тюбика, оставляя только правильные мысли.
Доспех регулировал мелкие механизмы. Вокруг завинчивалось и жужжало, приноравливаясь, подстраивалось.
— Я же ничего не могу, ребят. Зачем? — Жалобно смирилась Анастасия, но вопрос остался без ответа.
Гёссер обнял доспех. Затем, настал черед Винни. Как он оказался здесь? Он долго смотрел на неё. Слёзы молчаливо струились по щекам, катились по бороде и дальше.
— Совсем как доча… Один в один. — Крепко прижался к тяжёлому доспеху. — Ты уж прости, папку. Не смог я, не смог. Прости Насть. Не смог я отказаться от чувств. Не смог. Любил тебя как дочь. Не смог.
Она хотела что-то сказать, но её не услышали. Повлиять на движения доспеха не могла. Это тюрьма. Тюрьма, которая сама движется, выполняет незримые цели. Доспех сполз с постамента, пошёл по туннелю на выход. Двери открывались за другой, автоматически. Ведь ключ-карта, всё так же была при ней, в кармане.
— Чтобы не произошло, не бойся. — Кричал Винни. — Закрой глаза и терпи. Всё будет хорошо! Ты в большей безопасности, чем мы все вместе взятые!
С ней попрощались. Она почувствовала себя совершенно брошенной. Совершенно.
— Он несокрушим! — Донеслось эхо из туннеля, который она покинула. Титанические двери позади закрылись, одна за другой, отрезав доносившиеся отголоски.
Она хотела обернуться, что-то сказать в ответ. Но нет, вновь подневольная птица. Одна тюрьма сменилась на другую.
Глава 22
Ровальд вышел в узкий коридор. Позади нарастал грозовой треск, поднимался ветер. Сверху опустилось перекрытие, преграждая путь наружу. Ровальд огляделся: тут с трудом помещался один человек. Трудно представить целый город из таких улочек.
Коридор разделился влево и вправо.
— Направо. — Раздался голос Вершие. — Сначала тело.
— Что? — Переспросил Ровальд, столько раз прослушав заветное, и невозможное.
— Нет необходимости?
— Есть.
Ровальд повернул. Очередной длинный коридор до самого края башни. Вскоре он превратился в новое тупиковое ответвление, вновь налево или направо.
— Налево.
Здесь коридор немного слегка уходил в сторону. Видимо, Ровальд добрался до внешнего контура башни. Окна отсутствовали, но стоило об этом задуматься, как они появились.
— Внешние камеры?
— Да. — Сухо ответил оберег.
Слева изредка появлялись двери, между которыми находились приличные расстояния.
— Что за дверьми?
Вершие не ответил, но вот одна из них открылась.
— Входи.
Ровальд шагнул и оказался внутри широкого грузового лифта, смысл которого для Ровальда оставался загадкой. Учитывая худые коридоры, тут мало что можно было перевезти. Разве что небольшие короба, и то, по очереди складируя. Человек мог пройти только в одиночестве, а чтобы обойти встречного, вынужден протискиваться бочком. Грозный — не город, станция, место которой на орбите. От города лишь название.
Плавный спуск, словно приземлился в воду. Вот он и оказался в подземной части крепости. Двери раздвинулись, и глазам предстал большой ангар с коробами и контейнерами, один крупнее другого. Разные рунические маркировки внутри геометрически идеальных фигур. Вот он и увидел первый протославянский склад собственной персоной.