Эльф прошипел что-то из-под платка, его глаза прищурились, клинки в руках вздрогнули… Еще мгновение, и ванъяр рванул в сторону, оттолкнулся ногами от стены и ласточкой полетел к Аркану, занеся клинки для удара. Буревестник действовал хладнокровно. Акробатика и хореография эльфов были ему хорошо знакомы, он множество часов провел, тренируясь с Эадором, сражался с чудовищами и фоморами, так что выбрал самую правильную тактику: отпрыгнул в сторону. А потом — еще и еще, пока не оказался рядом с телом эдила Ауррэче.
— Бумаги! — снова потребовал эльф.
— И что? Отпустишь меня с миром? — глумился Аркан. — Не вижу ни одной причины отдать тебе их.
— Ты не смеешь…
— Я-а-а? Я — башелье Ромул Беллами!!! — заорал Буревестник, выхватил спату и, изрыгая самые страшные проклятья, на какие только был способен, атаковал туринн-таурца, нанося страшные удары со всех сторон. — А ты — эльфийский сукин сын!
Аркан решил помедлить с использованием скимитара — все же, пока факты свидетельствовали о том, что его противник — просто убийца, и не самый умелый. Никакой магией тут и не пахло.
Спата сверкала, в отблесках уличных фонарей, эльф теперь сам был вынужден отступать, иногда блокируя клинок ортодокса, и редко огрызаясь выпадами. Человек был выше, сильнее, его клинок — длиннее, чем оружие убийцы. Рем нарочито шумел, высекал искры из камней мостовой ударами клинка, поносил эльфа и теснил его, теснил из проулка на тротуар.
Люди уже выглядывали из окон, из «Ча, ко и молоко» высыпали наружу клерки. Эльф затравленно озирался. Наконец, рассмотрев у перекрестка, шагах в пятидесяти, кавалькаду нарядно одетых всадников с плюмажами, он смахнул с головы шапку, шарф на его лице размотался… Люди ахнули: в их присутствии еще никто открыто не скрещивал оружие с эльфом!
— Я — подданый Туринн-Таура! — прокричал убийца, глядя на дворян. — И прошу покровительства у благородных господ!
Аркан воспользовался этой его фатальной ошибкой, и мощным ударом спаты раскроил ему голову. Кровь и мозги брызнули во все стороны, тело эльфа рухнуло на мостовую. Рем плюнул на него и нарочито громко проговорил:
— Ты мертвец, и никакое покровительство тебе не поможет! — а потом тяжелым взглядом осмотрел толпу зевак. — Этот выродок убил служащего магистрата Кесарии — эдила Ауррэче! Орудия убийства — перед вами. Раны на теле несчастного Ауррэче говорят сами за себя. Я — башелье Ромул Беллами, и как и все мои предки, служу Императорам Империи Людей! И если кто-то в столице Империи убивает имперского служащего — мне не нужны судьи и следователи, чтобы доказать его вину. Я покарал его здесь же, на месте преступления, и готов сразиться со всяким, кто посмеет оспорить это мое право!
Кавалькада из всадников приблизилась, аристократы в ярких, пышных одеждах явно популярского кроя, полуокружили место схватки. Их лидер — грузный светлобородый мужчина в бархатных бордовых штанах пузырями и желтом богатом кафтане спрыгнул с лошади и подошел к Рему и убитому эльфу, звеня шпорами. Руку он держал на вызолоченном эфесе кавалерийского пол меча. Остановившись и присмотревшись к бездыханному телу, вельможа смачно харкнул на труп ванъяра:
— На погибель нелюдям! Виват, Империя! — выкрикнул он, и вся его свита разразилась одобрительными возгласами. — Я — курфюрст Людвиг Вермален, храбрый маэстру, и если нужно будет выступить в суде в вашу защиту — можете на меня рассчитывать. Как ваше имя?
— Башелье Ромул Беллами, — откликнулся Аркан. — Рад знакомству. Приятно видеть, что даже среди людей другой конфессии есть настоящие имперцы.
— В первую очередь, мы все — люди, — кивнул популярский владетель и жизнерадостно осклабился. — Нас должны разместить где-то на Благородной стороне, башелье. Заходите в гости, таким как вы в доме Вермаленов всегда рады!
— Не премину воспользоваться приглашением… — коротко поклонился Аркан, а потом потыкал носком ботфорта тело эльфа. — Пусть сгниет здесь, или пусть его приберут эльфийские подстилки — мне плевать. На сим позвольте откланяться…
— Мне нравится этот парень! — басовито расхохотался Вермален. — До свидания, башелье! Надеюсь — свидимся.
Когда Рем уже стоял на палубе гребного суденышка, которое должно было доставить его как можно ближе к дому маэстру Агиса Кабатчика, он думал об окнах Овертона — еще одном философском принципе прежних. Если кесарийцы будут изредка видеть трупы ванъяр в грязи — то вскоре настанет момент, когда такое зрелище станет для них привычным, а потом — недалеко и до времени, когда спесивых туринн-таурцев начнут поднимать на вилы.