— Не ной.
— Хорошо тебе рассуждать. Ты вон какой. Выгонят из школы — пойдешь на завод, будешь коскоры собирать...
— А ты?
— А я... Ничего ты не понимаешь, дружище...
— Где мне... Только я понимаю... Сдадим! И не выгонят нас из школы! Родители в школе учились? Вот и пусть вспоминают! Пусть натаскивают своих любимых сыновей! А?
— Не представляю, как им скажу..
— И я не представляю, как матери сказать...
Вдруг одна неотчетливая мысль появилась у Ираклия. Жутковатая мысль. Он даже не решился сосредоточиться, чтобы мысль эта сделалась отчетливей. Понадеялся, что удастся как-нибудь обойтись без нее...
Конечно, грех Ювеналия был не мал. Но он был не мал для взрослого человека, прошедшего полный курс прикладной целесообразности, сдавшего все полагающиеся зачеты и экзамены. А для подростка, не прошедшего курс, это был не более, чем конфуз. Как если бы в приличном обществе издать неприличный звук, потому что еще не объяснили, что прилично, а что не прилично.
Так какая муха укусила Ноябрину Фатьяновну? А пожалуй, та самая, которая порой кусает учительниц, которым за тридцать и у которых имеются сложности в личной жизни.
Им хочется быть демократичными и, следовательно, любимыми учениками, но одновременно им хочется быть авторитетными и непререкаемыми. И вот в самый разгар демократии вдруг пронзает учительниц жуткая мысль: «Да они не признают никаких границ, с ними по-человечески, а они рады на голову залезть! Да они меня за подружку держат, смеются надо мной, того и гляди эти угреватые недоросли полезут с гнусными намеками!»
И без всякого перехода симпатичные демократичные учительницы демонстрируют изумленным подопечным такое самодурство, такое вопиющее отсутствие чувства юмора, что подопечным кажется, будто на их бедные головы рушится привычный и обжитой мир.
Подобные конфликты не разрешаются сразу при помощи извинения и покаяния. Подобные конфликты постепенно рассасываются сами, если стороны не слишком упрямы. Если же упрямы — разрастаются, теоретически, до бесконечности. Но практически — какой-нибудь выход находится. Иногда —ужаснейший...
Ювеналий и Ираклий заполнили злополучные карточки при помощи родителей. Наврали, будто это задано в качестве самостоятельной работы. Естественно, родители в своих познаниях очень сомневались. Мальчики вместе с другими одноклассниками сдали свои карточки на секретное хранение, и никто им не сказал, все ли они сделали правильно или все неправильно...
Очень скоро стало совершенно ясно, что экзамен ребятам не сдать. Его и так-то не легко сдать из-за режима секретности, а тут еще дополнительные трудности. Стало быть, школу придется оставить досрочно. Стало быть, не сбудутся мечты. Но главное, что будет с бедным Ювеналием?..
И позвонил Ираклий в районную Службу прикладной целесообразности. Мол, так и так, Ноябрина Фатьяновна, преподавательница «Бесполезных вещей», кажется, брачела.
— Кажется или точно?
Но Ираклий был решителен:
— Кажется, точно! Я же еще не изучил прикладную целесообразность, а если бы изучил, то, может быть, звонил бы не вам, а в вашу вышестоящую организацию!
— Что конкретно произошло? — сразу смягчились на другом конце провода.
— Да разоралась из-за черного фломастера! А за день до этого нормальная была. Такая неуравновешенность характера разве может быть целесообразной? Опять же отчество — «Фатьяновна»...
— У вас когда следующий урок целесообразности?
— Через двадцать минут.
— Выезжаем. Будь на уроке.
— Но она не пускает!
— Будь. Садись на свое место и сиди. Чего бы она ни говорила. А мы как раз подоспеем.
— Двое нас, репрессированных. Еще Ювеналий...
— Значит он тоже должен присутствовать.
— А можно считать, что мы ее вместе разоблачили? С Ювеналием? А то мы с детства друзья...
Только начала Ноябрина Фатьяновна кричать: «Да как вы смели явиться, сейчас же уходите, нет, лучше я сама сейчас уйду!. », только зашумел класс, подхалимствуя, а Ювеналий задергался, то в жар его бросит, то в холод, а тут входит знакомый Ираклию темнозеленый майор, встает за спиной разъяренной учительницы, скрестив руки на груди, отыскивает глазами Ираклия, подмигивает.
Класс в ужасе замирает, а учительница не понимает, отчего, думает, ее так боятся, потом начинает догадываться, мол, что-то не то, оборачивается и умолкает на полуслове. Словно ее выключили.
— В-вы чей-то папа, товарищ майор? — очень смешно это звучит, однако никто не смеется. Не до смеха.
— Безусловно, — невозмутимо отвечает майор. — Мы почти все чьи-нибудь родители, но не это главное, что объединяет население. Главное... Впрочем, ты знаешь это лучше меня.