Что потребуется? Очень многое потребуется. Верный нашей идее ВКК. Это — ты. Допустим. Потом, допустим, я подбираю смелых и решительных брачелов. И нужно устроить так, чтобы их коскоры были оборудованы ручным управлением. Значит должны быть свои люди на сборочном заводе. И кто-то должен обучить брачелов пилотированию...
Понимаешь, куда я клоню?
— Чего уж тут не понять. Оба сгорим на вербовке пятого ли, десятого... Ясней ясного... Это сколько же ты мне сегодня раскрыл служебных тайн? А толку?.. Слушай, батя, сколько служебных тайн нужно раскрыть, чтобы толк был?
— Наверное, все. Притом — всем.
— И тогда?
— Не знаю. Знаю только — всякое нехорошее и подлое дело не может существовать без множества секретов и тайн. И соответственно, когда много секретов и тайн, тогда дело, которое они окружают, нехорошее и подлое...
На том и закончился этот трудный разговор. Ираклий и подполковник Паршивцев убедили друг друга: Целесообразность, несмотря на некоторые слабые стороны, в целом совершенно неуязвима, нечего напрасно геройствовать и лезть на рожон, а надо жить по возможности честно, никого не разоблачая и не нарываясь на разоблачение.
А старый Хмырин сказал сам себе и, конечно, компьютеру:
— Ну да, вам есть, что терять. Недаром ты, сынок, хотел снять кожух и посмотреть, как оно там устроено. Это в подсознании у тебя — если разоблачат, решусь на все, а пока не разоблачили...
Бог с вами: каждый хочет жить и умереть человеком. А перевернуть мир может лишь тот, кому в этом мире нечего терять, но в перевернутом мире он станет властелином мира.
«Но ведь всем есть что терять. Даже и тебе, Хмырин», — заметили тринадцать поколений узников космической коровы.
Хмырин потом всю жизнь думал о жизни то так, то совсем иначе; то переполнялся оптимизмом, как только что откупоренная бутылка шипучего вина, то покорностью и пессимизмом, как засорившаяся канализация.
11
Хмырин проработал в космосе до шестидесяти лет, а потом его вместе с отработавшим ресурс коскором списали. Коскор отправили на переплавку, Хмырина — на брикеты. И никто ничего не смог для него сделать. Ни сын Ираклий, ни генерал Паршивцев.
Да-да, Паршивцев за долголетнюю безупречную службу получил-таки генерала, Ювеналий теперь служил при нем порученцем и уже в майорах ходил, ибо прикладная целесообразность никогда не обижала своих преданных солдат; если кого-то забывала своевременно отметить, то потом воздавала с лихвой.
Часто сиживали все вместе. Паршивцев с Гортензией, Ираклий с Всеславой, Ювеналий с женой Изольдой. А еще, конечно, повзрослевшая Секлетея да дочь Ювеналия Нарцисса.
Но это не все. Компания продолжала увеличиваться! Как-то стала запросто заходить еще одна семья. Да-да, семья дочери генерала от первого брака? Дочку звали Мариной, ее мужа Харитоном, он работал начальником смены по обслуживанию муниципального солнца, у них было двое сыновей, Устин да Тихон, которые с первой же встречи вполне мирно распределили меж собой объекты симпатий: Устину досталась Нарцисса, Тихону — Секлетея.
Конечно, центром притяжения был генерал от целесообразности. Благодаря ему вся компания приобретала некий особый социальный статус, нигде официально не обозначенный, но, тем не менее, отчетливый. Члены этой компании могли вести и вели довольно вольнодумные разговоры, не рискуя быть разоблаченными или очень мало рискуя. Более того — им не нужно было никого разоблачать, они могли себе позволить соблюдать старомодные и такие пикантные принципы: не доноси, не выслуживайся, проявляй беспечность и непрактичность, улыбайся пропаганде.
Несколько раз генерал говорил родной дочери:
— Пусть мать тоже приходит к нам. И пусть мужа приводит. Я давно на них не сержусь. Что было, то прошло.
Но дочь все отвечала уклончиво. А потом вдруг разволновалась:
— Маме нечего делать в твоем доме, у нее иной уровень! Ей всюду брачелы мерещатся!
Словно ее, дочерин уровень — с детства генеральский...
— Ну, — сказал тогда старый Паршивцев, красноречиво глядя на Гортензию, — мы с этим сталкивались. Это с возрастом проходит.
Однако с тех пор о бывшей жене он вслух не вспоминал.
Генерал Паршивцев был уже в преклонных летах, но здоровьем отличался завидным. Еще бы, он получал запчасти для своего организма с генеральского склада. Самые кондиционные. Да и остальным способствовал в этом. В первую очередь — Гортензии. И она неизменно смотрелась на сорок пять, хотя ей было уже под семьдесят.