Лолита сидела слева от отца, скучающе скользя взглядом по комнате, периодически просматривая свою страничку в инстаграме на гаджете последней модели с надкушенным яблоком. Иногда она замечала взгляды матери, тётки и бабки, и на её устах появлялась наглая ухмылка.
Возле Клариссы расположилась её сестра, тётка Шелдона и Лолы, Хезер Джонс. Тётка Хезер была пятью годами младше сестры, однако вид имела слегка потрёпанный. К тому же она пошла в отца, а не в мать, как её сестра, и ей досталось папашино лошадиное выражение лица, выдающаяся вперёд челюсть и длинный нос с горбинкой. Поверх носа восседали очки, за которыми прятались маленькие беспокойные глаза. Возле неё сидел предмет её вечных беспокойств, страхов и переживаний, причина её ранних возрастных перемен и недоспанных ночей, одиннадцатилетний мальчуган по имени Калем.
Сын тётки Хезер являл собой загорелого полноватого парнишку хулиганской наружности, с вечно шмыгающим носом, бегающими узкими глазками и не сходящей с физиономии глуповатой улыбкой. Развлекался мальчуган Калем на досуге тем, что отрывал пойманным птицам крылья и головы, соседским котам поджигал хвосты, а бездомных собак кормил котлетами, в которых прятал булавки и иголки, и беззаботно хохотал, когда бедная животина, несясь по улице, визжала от боли, отведав его угощения. На людях мальчуган гримасничал, показывал язык, а иногда, разжимал средний палец. Прилично он вёл себя только рядом с матерью, к которой питал привязанность дикого зверёныша, видя в ней руку, что кормит и ласкает его. При хозяине дома большом Джиме, резвый не по годам ребёнок обычно был настороже, всегда как-то подозрительно всматривался в его жёсткие черты, как будто что-то в них выискивая. В этой настороженности присутствовало смешение чувств и инстинктов, словно этот зверёныш уже ощущал и понимал от кого зависит его жизнь в этом доме, кого он должен бояться и уважать.
Последней за обеденным столом находилась старушка семидесяти шести лет по имени Джорджина Солсбери. Миссис Солсбери, которую большой Джим в шутку называл “нафталиновым барахлом” и “старой вешалкой”, произвела на свет двух дочерей – Клариссу и Хезер. Супруг её, Викарий Солсбери, умер пятью годами ранее. Старуха Солсбери и при нём не отличалась мягкостью характера, а после смерти мужа впала в старческое озлобленное брюзжание, разбавленное обжорством в одиночестве. Жизнь постепенно уходила из неё, и любое проявление жизнерадостности в других людях её раздражало и выводило из себя. Особенно она не любила детей и молодёжь. Так что не трудно представить на кого она посматривала косо за столом.
В девичестве Джорджина Крушницкая, дочь польского еврея, была хороша собой и пользовалась вниманием у мужчин. Когда в браке у неё подросли дочери, то старшая Кларисса миловидностью пошла в неё, а младшая же Хезер, унаследовала неприглядную внешность отца. Со временем красота Джорджины увядала, но её старшая дочь расцветала день ото дня. Поначалу мать радовалась, глядя на дочь, но потом всё дальше и глубже в ней проявлялось чувство зависти. В конце концов, она стала ненавидеть дочь за тот успех, который та имела у противоположного пола. Появление каждого нового ухажёра Клариссы, Джорджина воспринимала как личное оскорбление в свой адрес, и иногда намерено распускала сплетни о дочери, пытаясь ей отомстить.
И вот, словно в наказание обоим женщинам, перед старухой и её зрелой дочерью, сидела молодая цветущая внучка. В который раз старуха Солсбери пожирала глазами нахальную белоснежную улыбку Лолиты, морщила своё, и без того сморщенное, лицо, слушая небрежный скучающий тон голоса девушки. Мальчишка Калем старухе совершенно не нравился, но внучку она не любила гораздо сильнее. Непослушного мальчишку она недолюбливала, так как он передразнивал её и корчил ей рожи. Но прыткий парнишка нечасто показывался ей на глаза. Подрастая в семье эгоистов, Калем умел быть ненавязчивым. А вот красавицу-блондинку Лолу, старуха Солсбери не любила настолько, насколько сморщенная подгнившая зловонная груша может не любить свежий спелый ароматный персик.
Присутствующие осмотрели Шелдона, одарив его каждый по-своему неповторимым взглядом, суть которого читатель волен трактовать сам, опираясь на описания выше. Молодой человек поздоровался, и занял свободное место возле сестры, приготовленное для него.