Шелдон же, отойдя в сторону, присел в кресло возле стены, и, задумавшись, смотрел в пол, не замечая никого. Перед его глазами стояли последние минуты отчаянной борьбы примата за жизнь, гримаса его физиономии, выражающая ужас и отчаяние, и страдальческий, почти человеческий, взгляд.
“Иштар хотела, чтобы я прошёл и через это испытание… и вновь, всё ради моего становление. Сколько ещё будет впереди испытаний? – горько размышлял молодой человек, - Сколько ещё злодеяний должны совершить эти люди, с которыми я делю кровное родство? Сколько ещё я должен увидеть надругательств над живыми существами? Сколько ещё я должен вынести боли, отвращения и сожаления, прежде чем совершу задуманное?”
Тем временем, пока Шелдон предавался столь тягостным размышлениям, гости закончили трапезничать, и, пребывая в превосходном расположении духа, вернулись обратно в комнаты, где их ждал услужливый персонал, готовый выполнить любые их желания. Молодой человек пришёл в себя и осмотрелся.
Он был один в комнате. Обезображенный труп гориллы лежал на том же месте, словно поверженный титан, заключённый в прозрачной крепости.
В смерти всегда было что-то завораживающее. Величие и отвращение сплелись воедино, заключив в свои ненасытные объятья одного из лучших представителей дикой природы, и до неузнаваемости изменили его могущественный облик. Сейчас это мускулистое, почти античное, тело африканского титана было раздавлено смертью. Словно его сила, которой он обладал при жизни, была дана ему природой лишь для того, дабы над ней теперь потешалась смерть. Нет ничего удивительного в смерти слабого тщедушного существа. Но видеть сильное смелое создание, которое должно было жить, со свойственной ему инстинктивной жадностью и дикой страстью, поверженное смертью, было нестерпимо больно.
“Настало время напиться”. – Подумал наследник мясной империи и отвёл взгляд.
Прихватив со стола початую бутылку виски, молодой человек сделал несколько глотков, и не спеша вышел из комнаты. Попивая крепкий алкоголь из горла бутылки, Шелдон шёл из комнаты в комнату, наблюдая оргию в самом разгаре, которой продолжалась приватная вечеринка.
Из звуковых динамиков, размещённых на потолке, доносился завораживающий голос Кристы Белл, любимой исполнительницы Лолиты. Сейчас звучала композиция “Swing with me”.
На одном из столов в бильярдной лежала брюнетка с большими накаченными губами и татуировками на шеи – Мелиса Хопс. Из одежды на ней были только высокие чёрные шпильки, каблук которых блестел, обрамлённый драгоценными камнями. Она трахалась в два ствола с темнокожими эскортниками.
На другом столе стояла в позиции на четвереньках мать Шелдона – Кларисса. Платье её было задрано выше живота, причёска растрёпана. Драгоценности на шее колыхались в ритм движениям. Её трахал в анал такой же тёмнокожий атлет из обслуживающего персонала. Перед ней лежало золочёное блюдо, с которого она нюхала белый порошок.
На третьем столе находилась обнажённая генпрокурор министерства юстиции – Элиза Маршал. Она лежала в позе 69, придаваясь лесбийским утехам с молоденькой девушкой из обслуги.
Все три женщины уже были изрядно накокаинены. Однако рядом сновал плешивый мужчина невысокого роста без штанов и трусов, за то – в рубашке и галстуке. Он подсыпал и подносил женщинам новые порции порошка, и периодически нюхал сам. Этим плешивым бесштанным любителем посмотреть являлся губернатор штата – Гарольд Патридж.
За несколько метров от бильярдных столов, невидимый никем, кроме Шелдона, в комнате танцевал великан. Его движения было нарочито неуклюжи, пиджак расстёгнут, галстук торчал из кармана. Но словно по странной задумке в его неуклюжих жестах внезапно проскакивала идеальная пластика. Худое тело гиганта на несколько секунд извивалось в танцевальном движении, а затем вновь сотрясалось резкими нелепыми подёргиваниями. Его глаза были закрыты, он самозабвенно отдавался этому странному танцу, под музыку любимой певицы режиссёра Дэвида Линча, не обращая ни малейшего внимания на молодого человека.
Шелдон ещё раз с брезгливостью посмотрел на мать, которая, полу закрыв глаза, стонала от удовольствия, затем бросил вдумчивый взгляд на худого трёхметрового танцора, и прошёл в следующую комнату.