Похожим образом, секс, очевидно, развивался из простой сезонной программы низших млекопитающих до круглогодичного празднества, которым наслаждаются люди. Среди людей тоже есть признаки более медленной и более быстрой эволюции. (Старинная история рассказывает об ирландце, который возлёг в Париже с юной француженкой. Когда другой ирландец поинтересовался, как всё прошло, тот ответил: «Определённо, в графстве Уэстмит секс по сию пору находится во младенчестве!»). Кинси, в сороковых годах, обнаружил, что средний американец завершает половой акт менее чем за две минуты; гурманы секса, продолжающие акт целый час, были изумлены, прочитав это. Те женщины, что достигали оргазма в ходе манипуляций с грудью или в процессе минета, значительно подтверждают, что эволюция секса, как часть эволюции разума и восприятия, продолжается. В этом же ряду и Баба Рам Дасс (бывший доктор Ричард Альперт), сообщивший, что продолжал сексуальную активность несколько часов, будучи под LSD. Вероятно, именно об этом пытаются сказать нам великие сексуальные мистики вроде Блейка.
Может даже быть так, что сексуальный мистицизм блейковского толка — также представленный в тантрическом индуизме, даосизме, во многих примитивных религиях, а также историческими фигурами, такими как Жак де Молэ, Джордано Бруно, Д. Г. Лоуренс, Уолт Уитмэн и Алистер Кроули — представляет передний край человеческой осознанности, антенну нашего вида. Десмонд Моррис рассказывает о женщине, которая могла достигнуть оргазма, когда посасывали мочку её уха. Иероним Босх на своих картинах и Норман О. Браун в своих известных книгах, «Жизнь против Смерти» и «Тело Любви», предполагали возможность эволюции секса, преодолевающей область гениталий и переходящей ко всем частям тела, точно так же, как она уже преодолела границы одного периода года, распространившись на весь год. Кажется, это и есть направление эволюции; и христиане в миллионный год нашей эры — если таковые вообще будут — обнаружат, что человечество стало намного более «греховным» и «падшим», чем в наши дни. Из маленького незаметного жёлудя секс разрастается, словно древо жизни, заполняя всё пространство-время. В этом процессе груди уже стали первым аванпостом сексуальной энергии, покидающей область гениталий. Они не только вызывают сексуальное возбуждение у мужчин, они также передают сексуальное наслаждение женщине, если рука или рот должным образом с ними взаимодействуют. (Похожие аванпосты существуют в области шеи, мочек ушей, за коленом, и т. д.) Груди представляют собой сексуализацию ранее нейтральной зоны, и вполне вероятно, что за это и удостоились такого поклонения.
И поклонялись им, о братья мои. В пещерах наших предков часто находят рисунки, очень похожие на небесную рекламу фильма «Outlaw» Ховарда Хьюза; сейчас модно, в кругу своего рода романтиков-теоретиков, предполагать, будто это летающие тарелки. Наиболее известный артефакт каменного века, Уиллендорфская Венера, недвусмысленно изображает женщину с огромными буферами. Похожие грудастые богини найдены в пещерах по всей Европе и всему Ближнему Востоку. По мере того, как история выходит из тени, древнейшими божествами становятся богини-матери, которых можно рассматривать как психологическое продолжение младенческих воспоминаний о груди: они всеблагие, питающие всех и совершенно лишены суровой анти-жизненной этики поздних богов-отцов. Многие из этих божеств, вроде ранее упомянутой Дианы Эфесской, изображались с многочисленными грудями — иконографическое выражение их функций.
По мере того, как в мире распространились великие патриархальные религии мрака и проклятия, был изобретён ад, как пугало для детского ума, а секс из божественного стал дьявольским. Люди начали рассматривать силы природы не как богов и богинь, а как демонов, и подозревать своих женщин в том, что они ведьмы; а грудь подвергли семидесяти семи проклятьям и экзорцизмам. И всё же она проникла в дизайи и архитектуру соборов — как известно каждому художнику — и была создана, по сути, новая богиня-мать, которой позволили войти в христианский пантеон под именем Девы Марии.
Важно помнить, что биологически мы едва ли изменились в прошедшую геологическую эпоху. Мы по-прежнему предпочитаем питаться в собственном логове, а лишившись его, ищем что-нибудь в форме пещеры — вот почему боковые отсеки в ресторанах всегда заполняются раньше, чем центральные столики, а свет обычно приглушён. Домашний человек, покидая утром жильё, говорит, что собирается «пойти за пропитанием», хотя он, вероятно, отправляется в офис, а не охотиться на кабана. Когда мы занимаемся любовью, мы переходим с человеческого уровня назад, на тактильный уровень приматов, а последующие звуковые эффекты недалеки от тех, что сопровождают спаривание больших человекообразных обезьян. Когда мы отправляемся в лес, мы идём группой. И было замечено, что даже в крупных мегаполисах вроде Нью-Йорка или Токио у среднестатистического жителя есть от 50 до 100 друзей или, по крайней мере, знакомых — то же самое число, что обычно обнаруживается в примитивных племенах. Даже наш прославленный интеллект, которым мы так хвастаемся, всего лишь демонстрирует наше хищное происхождение, поскольку ни одно нехищное животное не достигло много в плане хитрости и изворотливости ума, в то время как наши родичи-хищники вполне могут бросить нам вызов на собственном поле, а то и перехитрить. И мы упрямо остаёмся территориальными существами, точно как наши родственники — бабуины и гориллы, в чём может убедиться каждый, подсчитав таблички «проход воспрещён» и всевозможные замки и запоры в любом человеческом сообществе.
Уже говорили, что нельзя полностью понять социологию, не держа постоянно в уме то, что человек изначально обустраивал свою жизнь благодаря стадной охоте. Аналогично, нельзя понять сексологию без напоминаний о тех серьёзных и смешных побочных следствиях того факта, что человек — это животное, самка которого перенесла важные сексуальные центры с заднего низа на передний верх. На такой почве развивался человеческий интеллект, наша культура, наши причудливые способы работать и одеваться, ну и, в итоге, наше замысловатое чувство юмора.
Есть много версий доисторического развития, но я предпочитаю думать, что всё началось с распрямления. Женщина вставала, чтобы дотянуться до ветвей высокого дерева, за каким-то особенным фруктом. Мужчина смотрел на неё, и замечал различные возможности. Мы не можем перестать думать (о сексе и обо всём прочем) с тех самых пор. Разумеется, множество людей отвергают всякие указания на наше животное происхождение. Им хочется верить, что все их предки были идеальными леди и джентльменами. Таких людей задевает мысль о том, что большинство наших предков не носили ни галстуков, ни портков — и, что ещё хуже, подавляющее большинство их даже не было млекопитающими, и выглядели как аллигаторы и им подобные твари. Но тут уж ничего не попишешь, и вы и сейчас можете рассмотреть в человеке лягушку, когда он плывёт определённым стилем, или ящерицу, когда нежится на солнце.
В определённых кругах также бытует мнение, что мы, хоть и запятнаны таким неаристократичным и позорным происхождением, но сейчас достигли точки, когда это всё не имеет к нам, или не должно иметь, никакого отношения. Можно с тем же успехом сказать малиновке, что личность столь благородной внешности должна быть выше такого недостойного поведения, как поедание червей на завтрак. Малиновка, что бы о ней не думали, по-прежнему просто птица (и если у неё есть хоть капля сообразительности, будет этим довольна), а человек, при всей его яркости и фальшивом блеске, по-прежнему млекопитающее (и если у него есть хоть капля сообразительности, будет этим доволен). Можете представить, что было бы более достойным быть страусом, вошью или крабом? Не было бы менее зазорным носить перья, как ангелы (или утки), вместо характерного меха млекопитающих? Не было бы более утончённым синтезировать энергию прямо из солнечного света, как одуванчик, вместо обгладывания костей, как наши дальние родственники собаки? В конце концов, разве кто-то предъявит своей собаки претензию, что это создание родилось в кровавой утробе, сосало соски, и расцарапывает свою шкуру, подобно прочим млекопитающим? Ну а с чего бы, господи прости, чувствовать себя некомфортно, когда те же самые факты упоминаются в приложении к нам самим?