Презрительно обошли стороной один бассейн, другой. Наконец добрались до берега моря. Пляж у отеля имелся собственный, с чистым белым песочком, с лежаками и шезлонгами. Но мы устроились поближе к воде на циновках. Окунулись, отряхнулись по-собачьи, презрев пресный душ, как были в морской целебной соли, возлегли на циновки. Обозрели окружающее береговое пространство. Вспомнился фильм «Девять дней одного года», сцена в ресторане «Метрополь»: «Смотри сюда, туда, смотри, смотри! Вон датчане, это наши, американцы! — Указывает на подошедшего официанта — Полюбуйся на этого австралопитека!» Мы осматривали окружающих — всё, как и всегда: нувориши, бандиты, иностранцы, местные авторитеты.
В обычной среде обитания этот контингент ведет себя нагло, нагоняя страх на окружающих. Здесь же, в пафосных пятизвездочных декорациях, они тише воды, особенно их дисциплинируют молчаливые секьюрити с оружием под черными пиджаками. Как-то пришлось пообщаться с хозяином отеля, он произвел впечатление человека, с которым лучше не ссориться. Мало того, что в совершенстве владеет семью языками, стреляет по-македонски от пояса в бегущего кабана, владеет приемами спецназа — это когда не бьют, а убивают одним касанием пальца — так еще при этом красив как Давид из Пушкинского музея и воспитан в седых стенах Оксфорда. Короче — супермен постсоветской антисоветской эпохи. Ну и богат, как Крез, разумеется.
Более всего меня привлекал загорелый мужчина в бороде. Он зорко наблюдал за женщиной с тремя детьми, весело плескавшимися в прибрежной теплой водичке. «Смотри, поп!» — прошелестела Света, прикрываясь полотенцем. Я одернул девушку, мол нехорошо попом называть, в этом слове звучит уничижительная пушкинская коннотация, вроде «поп – толоконный лоб». Мужчина взглянул на нас, улыбнулся:
— Вообще-то слово «поп» в переводе с греческого означает «отец», так что ничего уничижительного. Судя по бледности кожного покрова, вы тут недавно?
— Сегодня прилетели, — сказал я.
— А мы уж и накупались, и назагорались досыта, — пробурчал «поп». — А завтра отправляемся в горы. Что-то подсказывает, и вам это будет интересно.
— Что же там может быть интересного? — возмутилась Света.
— Для вас, может и ничего, — приложил подругу «поп», — а вашего спутника эта поездка точно заинтересует.
— С чего бы это! — вскочила Света. — Почему вы за него решаете?
— А я очень даже «за», — сам не зная почему, ответил я.
— Если решитесь, завтра в семь утра подходите к стоянке автомобилей. — Показал он рукой в сторону отеля. — У нас там серебристый немецкий минивэн припаркован, дар одного благотворителя. Меня зовут отец Феодор. Обращайтесь. — Встал, позвал семью и принялся собираться.
— Ты что, серьезно? — спросила Света, глядя на меня в упор.
— Когда услышал имя священника, — сказал я задумчиво, — решил да, точно!
— Объясниться не хочешь? — спросила девушка, вытирая вспотевший носик.
— Конечно, — кивнул я. — Только сначала должен кое-что рассказать. Это косвенно касается и тебя.
Глава 4. Накопители света
Детство наше пронизывал солнечный свет, струящийся с небесной синевы днем и ночью, зимой и летом. Быть может, нам это лишь казалось, ведь случались и сырая тоскливая осень, морозная зима с длинными ночами, только и поныне сияет из детства непрестанный добрый свет, и нет ему преград. Как сказал мне один друг, юноша умный и рассудительный, мы в детстве стали накопителями света, своеобразными аккумуляторами доброй энергии созидания, которую впоследствии всю взрослую жизнь будем расходовать по мере необходимости. А? каков друг!
Взять хотя бы школу. Это сейчас понимаешь, что наши учителя были самыми лучшими, как, впрочем, и здание с колоннами, с роскошным пришкольным садом, стеклянными теплицами, стадионом и суровой охраной с оружием в кобуре. Это сейчас там платный лицей с практически неограниченным финансированием, а в «школьные годы чудесные, с дружбою, с книгою, с песнею» — нам и дела не было до таких понятий, как престиж, номенклатура, зубрежка ради медали и протчая.