Сейчас кажется, что это случилось давным-давно, но вспоминается так кристально, будто я прямо сейчас сижу за тем столом, похлебывая культовый суп Олега Олеговича. В тот вечер мы втроем с друзьями были необычно печальны и сосредоточенны. Вещий Олег, напротив, блаженно улыбался, повторяя безумно, в растяжку, напевно, каких прекрасных друзей Бог послал ему, в качестве утешения одинокой старости — и вроде припева шептал под нос: «как же я вас люблю». Вдруг Дима, облизав ложку, промокнув губы салфеткой, сказал, потупив очи:
— Вань, сейчас серьезно. Ладно? В случае чего, ты должен продолжить книгу. У меня все не было времени заняться ею серьезно. Сам понимаешь — бизнес, жена, короче, суета-сует, а тут нужно полное сосредоточение на главном. Я тебе передам свои записи, блокноты, диски — как говорится, пусть будет.
— Вот уж одарил меня Господь такими чудесными друзьями, — рефреном вторил Олег Олегович. — Как же я вас люблю…
— Прости, Ванюш, — сказал Николай, — у меня тоже к тебе будет просьба. Я тоже ко-что писал в нашу книгу, да еще нарисовал целый альбом иллюстраций — туда же. Так и от меня прими, на всякий случай. Пусть будут.
— Как я вас люблю, — шмыгал носом старик, убирая со стола.
— Ну, ладно, хорошо, — проворчал я, кивая тяжелой головой. — Приносите, пусть будет. Уж не знаю, понадобится ли, не знаю, что смогу сделать, но ладно.
— Какие хорошие друзья у меня в гостях, — бубнил старик, вытирая тряпкой клеенку. — Как же я вас люблю…
Так уж получилось, что остался в живых из Триады лишь я один. Как ни откладывал работу над «нашей книгой», как малодушно ни заваливал себя работой и семейными делами, а картонная коробка с бумагами от покойных друзей каждый день попадалась на глаза — и словно звала к себе тихими словами: «пусть будет».
Наконец, случился тот знаковый день с прозрачной ночью, когда жена с детьми уехала навестить маму. На меня снизошли мистические ощущения. При этом я не спал, не впал в ступор, а чувствовал бодрость в теле, душе, уме — и понял, что пришло время!
Прежде чем запустить руки в коробку с рукописями, альбомами, дисками, встал на предначинательную молитву, как учил отец Сергий — и перво-наперво пытался разобраться с главной идеей книги. Ностальгия? Учебник выживания? Летопись временных лет? Новейшая история нашего поколения? — Да всё сразу! Тот золотой луч, прожигающий огнем колосса на бетонных ногах, превращая нежить в пепел, освобождая при том всё живое, светлое, доброе — к Истине — вот символ стремления ввысь и роста нежного колоса в нечто огромное и несокрушимое.
И не надо отворачиваться от событий, по которым прошли мы как по ступеням — раз Всемогущий и Всеведающий благословил нас пройти сквозь огонь искушений и познания, значит это необходимо, значит это в конце концов — спасительно. Ведь именно ради этой головокружительной творческой энергии воли Господь ограничил Свое всемогущество на размер нашей человеческой свободы.
Я вернулся внутрь той символической крепости. Снова и снова проживал вместе со всеми события нашей обыкновенной чудесной жизни. Поднимались в черные бездны мертвого космоса — и опускались на зеленую траву земли, мы низвергались в мрачную пучину преисподней — и взлетали в блаженные небесные высоты, где всё — совершенная красота и безбрежная любовь.
Сам не замечая каким образом и с какого момента начиная, писал карандашом по бумаге и строчил по клавишам ноутбука. Не наблюдая часов, не отвлекаясь на еду и отдых — ваял книгу судеб моих друзей, моего народа, меня самого.
Очнулся, растянувшимся на ковре, от бормотания надо мной Ани и старшего сына Егора — они читали вслух, передавая листы друг другу, сбиваясь, не разбирая некоторых слов, не обращая внимания на жалобное ворчание дочки Леночки и какого-то животного, кажется кота. Они так увлеклись, что не заметили, как я подхватил на руки малышку с котом и на цыпочках вышел на кухню. Мы успели разогреть обед, с невероятным аппетитом поесть, погулять во дворе, покачаться на качелях, покружиться на каруселях, съесть мороженое, купить торт к чаю и вернуться домой.
Аня с Егором с негодованием глянули на нас, махнули руками — не мешайте! — мы с дочкой (и с котом) закрыли за собой дверь и вернулись в недра квартиры, развалились на диване, включили музыкальный центр, немного потанцевали, потом посмотрели фильм про балет. Дочка на протяжение всего фильма сравнивала нас с ней с танцором-отцом и его дочкой, а когда полилась завершающая песня, обняла меня за шею, повторяя вслед за солистом Сплина: «Привет! Мы будем счастливы теперь и навсегда» — и это был тот самый совершенно непедагогический случай, когда я был совершенно с ней согласен. Мы были счастливы.