Об одном мама непрестанно упрашивала — не говорить об этом отцу. Он еще не готов. Чтобы повернуться к Богу лицом, папе необходимо пережить нечто вроде ее смертельной болезни или какой-то еще кризис. Я обещал посещать храм, участвовать в церковных таинствах и держать это от отца втайне.
В тягучие месяцы наступления маминой болезни, отец чаще проводил время с умирающей. Они запирались в комнате, листали пожелтевшие письма, которые летали между ними, разглядывали фотографии в альбомах. В печальные, полные надежд месяцы, отец проявлял несвойственные ему заботу и суровое ворчливое сочувствие к маме, а я бродил по дому, выбегал на улицу в магазин за продуктами и в аптеку за лекарствами — а во мне росла доселе не виданная любовь к моим старикам. С каждым днем, приближавшим кончину мамы, на душе становилось спокойней. Причина столь необъяснимого чувства открылась мне, когда я держал прозрачную невесомую материнскую руку, вглядывался в бледное лицо, наверное, чтобы запомнить, — и вдруг мама привстала, притянула мою голову к себе и прошептала на ухо:
— Сынок, сейчас случилось очень важное событие. Послушай, не смейся и не перебивай меня. Ко мне приходил дедушка. Он был священником. Сказал, что тебе предстоит большое дело — до конца жизни будешь вымаливать родичей и друзей. Твоя молитва, соединенная с соборной молитвой Церкви, будет поднимать из ада души многих людей. Так что, готовься, учись молиться и ни в коем случае не оставляй это дело. Да благословит тебя Господь!
Поцеловала меня в висок, упала на подушку и вернулась в своё обычное состояние последних дней, лишь телом оставаясь с нами, душой переходила в тихую светлую вечность. В кино приходилось видеть, как родственники умирающего заходятся горьким плачем — я же наблюдал в груди нарастающую радость, о которой позже прочту в покаянном псалме Давидовом: «Воздаждь ми радость спасения Твоего и духом владычним утверди мя». Вот эта таинственная «радость спасения» незримо переходила от мамы ко мне, «утверждая духом владычным», претворяя меня из теплохладного полуязычника в крепко верующего христианина.
Священник, по случаю носивший имя приходившего к умирающей покойного деда — отец Феодор — принимал у мамы исповедь, причащал ее, соборовал, а в последствии отпевал. На кладбище из серых кучевых облаков вышло солнце, птицы в густой хвое старинных елей устроили целый концерт, белочки прыгали с ветки на ветку, на душе вместо скорби наблюдалась тихая радость — тогда-то отец Феодор и произнес шепотом мне ухо: «Так что, принял Господь душу твоей мамы, не сомневайся». А я и не сомневался.
Завершив свою историю, глянул на Свету — поняла ли?
— Как прозвучало имя «отец Феодор» — сразу всё прояснилось, — прошептала Света, подавшись ко мне. — Считаешь, эта поездка была, как бы это сказать, — предрешена?
— Несомненно!
— Не подозревала в тебе дух авантюризма!
— Это воля Божия, — поправил я. — Указующий перст судьбы! Случилось именно то, что и должно случиться.
— Ты знаешь, а я тоже «за»! — Тряхнула она головой. — Люблю, знаешь ли, всё таинственное и роковое. Только давай исполним еще один дамский каприз — ночное купание.
Исполнили. В черной тьме, когда вокруг плещутся морские волны, а луна то появляется, то скрывается в облаках, мы плыли к горизонту. Когда светило скрылось очередной раз и надолго, пловчиха запаниковала, вцепилась в мое плечо и заверещала:
— Ой, как страшно, давай на берег!
— А где тот берег? Может, покажешь?
— Издеваешься?
— Не-а, воспитываю. А берег там, — ударил я вытянутой рукой, показывая направление. — Если боишься, держись за мое плечо, я тебя спасу.