Потом на её беду, у Светы случился роман со старшеклассником, типичным самодовольным мажором, «девушником-истребителем», у которого имя даже было соответствующим — Роберт. Когда ей удалось «с кровью выдрать себя из лап приставучего нахала», она, потупив очи объявила, что «до дела у них не дошло, а то бы… ему не жить» — папа Светы, офицер кэйджиби, узнал о попытке надругаться над дочкой, вызвал парня к себе на ковер, подержал трое суток в камере внутренней тюрьмы, откуда тот вышел скромным, как пай-мальчик из пансиона. Я же пригласил даму в кафе «Молочное», напоил коктейлем, накормил мороженым и процитировал подруге Ахматову: «Какая безвкусица — к поповской фамилии прицепить опереточное имечко!» (у «девушника-многостаночника» фамилия была Покровский) — Света рассмеялась, благодарно погладила меня по щеке… и увлеклась поэзией.
Бывало, спрашиваешь её, подготовилась ли она к контрольной по алгебре, а в ответ:
— «Те, кому я отдаю так много, всего мне больше мук причиняют…» (Сапфо), — и глазами вверх, к мигающим люминесцентным лампам на потолке.
Ты ей, как себя чувствуешь, а она:
— «Мне нравится, что можно быть смешной — Распущенной — и не играть словами, И не краснеть удушливой волной, Слегка соприкоснувшись рукавами.» (Марина Цветаева), — и глазами внутрь, в центр грудной клетки.
Пройдет задумчиво три-четыре шага рядом и новая порция:
— «Один не разберет, чем пахнут розы… Другой из горьких трав добудет мед… Кому-то мелочь дашь, навек запомнит… Кому-то жизнь отдашь, а он и не поймет.» (Омар Хайям).
Как-то, чисто из мести, что ли, а может быть шутки ради пригласил ее на свидание, предполагая отказ, на что она выдала опять из анналов поэзии:
— «Какой же любви она ждет, какой? Ей хочется крикнуть: «Любви — звездопада! Красивой — красивой! Большой — большой! А если я в жизни не встречу такой,
Тогда мне совсем никакой не надо!» (Эдуард Асадов)
— Так эт-сама, — шмыгнул я носом, — как говорят на Малой Арнаутской, ты хочешь любови, их есть у меня!
— Издеваешься! — проворчала она, заразно шмыгнув уже своим носиком, без прыщиков и предательского лоска.
— Не-а, пытаюсь вывести тебя из транса, — заботливо отвечал я.
— Что, заметно?
— Есть маленько.
— Тогда последнее, и я в завязке: «Подругам она улыбается весело. Подруги ответят и тут же обидятся… Красивая женщина — это профессия, А все остальное — сплошное любительство!» (Роберт Рождественский, стих «Красивая женщина - это профессия»).
На экскурсии в Третьяковку она меня не уставала удивлять. То замрет на полчаса у парочки летящих влюбленных на картине Шагала «Над городом», то ее не оторвешь от «Березовой рощи» Куинджи, а тут вдруг встанет у «Вечернего звона» Левитана, а то засмотрится на эмансипированную комсомолку за рулем на картине Пименова «Новая Москва». У «Всадницы» Брюллова простояла, шепча под нос восхищения, наверное, платьем и лошадкой, а перед обнаженными «Ди дона и Эней» Герена чуть не расплакалась: «Какие красивые!»
Расставшись с группой товарищей, зашли в кафе «Артистическое» на Толмачевском переулке. После живописных переживаний Света почувствовала приступ голода, а тут и я чисто случайно оказался под рукой. За столом, уплетая макарошки с морскими гадами под названием «Маччероне», Света разразилась основательной порцией восхищений. Когда она в который раз предалась описанию голых бесстыдников Герена, я вынужден был прервать ее словами:
— Подумаешь! Да ты гораздо красивее Дидоны!
— Это где же ты меня видел, в таком виде? — зашипела она, целясь в меня вилкой. —Подглядывал, что ли?
— Вот еще! На пляже в Серебряном бору, вестимо. Помнишь, учительница по литературе водила нас в дом к знаменитому писателю. Стояла жара, после экскурсии всем классом подались на пляж, что в ста метрах от дворца. Что интересно, у всех при себе оказались купальники. Мы с тобой там кувшинки вместе собирали. Забыла? А ты воды зеленой нахлебалась, и с тебя песок сыпался даже в троллейбусе. Ну а я, чисто по-мужски любовался тобой, и вот, что скажу: ты на порядок прекрасней той Дидонши, учитывая то, что ты живая и теплая, а она вся искусственная, размалеванная, холодная, да еще в мелких трещинах.
— Спасибо тебе, конечно, — улыбнулась она моей безыскусной лести. — Только она тоже ничо так… Это как же тебе удалось рассмотреть меня? Я же была в закрытом купальнике, да и девушек красивых там было много.