— Как это, умножить веру?
— Вера наша, что костер — не ленись подкладывать дровишек, огонь и разгорится. Для этого всё у тебя имеется — пост, молитва, причастие Святых Христовых тайн, святая вода, освященный елей, купание в святых источниках — вон сколько всего! — Батюшка Серафим вздохнул. — Ты только не пугайся, ваше боголюбие, когда придут болезни, немощь, рассеянность — куда же без них! — терпи и не забывай благодарить Бога за всё.
— Простите, отче, — промямлил я, — если не спрошу об этом, не прощу себе…
— Ты про Светлану? Если любишь, если она тебя любит, венчайся и живи до ста лет. Иногда она ершится, и тебе это не нравится. Но ты знай, что она смущением своим охраняет свою чистоту. Вот и сейчас стоит твоя Света у моего образа и молится о том, чтоб ты её не бросил. Она до сих пор переживает, что пошалила в поезде. Так ты успокой девочку.
— Да я уже объяснил ей про «лапоточки», про искушения и прочее. Но, хорошо, еще раз поговорю с ней. А теперь вопрос о работе…
— Насчет работы всё просто. У тебя есть генерал, который взял на себя основную ответственность за военные дела. Твой родитель заложил хорошую основу, и тебе остается только подчиняться. Так называемый проект «Ностальгия» — хорошее дело. У тебя есть Игорь и Сергей с Федором — они правильные ребята, и верным путем идут. Ну и как всегда и во всем — твоя молитва поможет тебе и всем твоим людям. Бог тебе в помощь.
Глава 2. Обитель Иоанна Богослова
Во время разговора со Старцем Серафимом ко мне на скамейку подсел Дима. Когда чудеса сыплются чудопадом, удивления тают в потоке небесного света. Вот и Старец указал на соседа по скамье и велел выслушать.
— Прости, я не мог скрывать это в таком святом месте, — произнес он через силу. — Хочу покаяться перед тобой.
— Но я не священник, Дима!
— Батюшке я уже исповедался в этом. Теперь вот тебе должен…
— Слушай, слушай, твое боголюбие, — расслышал голос Серафима, — пусть отрок облегчит душу.
— Ладно, отрок, давай, гаси! — кивнул я согласно.
— Завидую тебе, Александр! — выпалил Дима. — Верней, завидовал до исповеди. Сам посуди: парень ты малоумный, необразованный, вялый какой-то…
— Прости, ты это про меня? – удивился я таким характеристикам, от «покаявшегося батюшке».
— Прости, да. Верней так думал раньше. — Он почесал затылок. — Если честно, то и сейчас так думаю.
— Терпи, твоё боголюбие, так надо, — предупредил Старец Серафим мой выплеск агрессии.
— Ну понятно, родился ты «с серебряной ложкой во рту», папа твой расстелил под ноги красную дорожку. Ты никогда ни в чем не нуждался. Короче — баловень судьбы. Разве не так?
— Да ты говори, Дим, говори, — кивнул я снова, хоть желание треснуть не покидало сжатый кулак, но я терпел.
— Как я докладывал выше, — криво усмехнулся Дима, — так я думал раньше. Одного хотел — доказать тебе и всем нашим, что «не тварь дрожащая, но право имею». …Ну, что типа и я тоже способен создать нечто великое
— Доказал? — резко спросил я, повернувшись к Диме.
— Сейчас узнаем, — проскрипел Дима, протянув кипу мятых листов, покрытых неровными строчками, накарябанными мягким карандашом от «Сакко и Ванцетти». — Читай!
— Что застыл? Читай! — скомандовал голос Серафима. — Я тоже ознакомлюсь.
Развернул на коленке мятые листы, разгладил рукой и погрузился в чтение.
+ + +
Авель, испытывая боль в ногах, резь в глазах, дочитывал акафист Иоанну Богослову. Такие искушения у него в последнее время случались всё чаще. Старею, мелькнуло в голове. Видать к преставлению пора готовиться. Скорей бы уж… Весьма жажду увидеть «наперстнича Христа и Богослова».
За сгорбленной спиной инока открылась дверь, впустив морозный туман, из прозрачной пелены восстал мальчик в рубашке и безмолвно прислонился к центральной колонне. Авель неотрывно глядел на образ Иоанна. В такие минуты ничто не могло оторвать его от созерцания, заслуженного болезненным стоянием. Монах чувствовал себя осиянным велиим светом невечерним, исходящим от возлюбленного лика.