В голове прозвучали слова из святых отцов: «Апостол Иоанн Богослов дивным образом преставлен и живет доселе на земле и на небесах». Уж сейчас престарелый инок ни минуты не сомневался в том, что Иоанн живой, в том, что он и на небесах и здесь, на земле. Может даже прямо тут. Опять же Господь лично засвидетельствовал Петру: «если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе [до того]? ты иди за Мною» (Ин.21:22). Много споров и разнотолков вызвали сии глаголы в обители. Только Авель положил себе не участвовать в толковище, он настойчиво повторял слово апостола Павла: «пророчество же не для неверующих, а для верующих» (1Кор 14:22). А он, Авель, верил — Богу, апостолу Павлу, Иоанну Богослову, наконец своему сердцу.
Авель отнес акафистник в алтарь, трижды поклонился Престолу, вышел через северные ворота и увидел молчаливого юношу в легкой рубашке — это в трескучий декабрьский мороз!
— Благослови, отче, — прошептал юноша, сложив ладони крестообразно.
— Бог благословит, — ответил Авель. — Ты пошто ко мне, с делом или так, заночевать негде?
— Здесь я дома, — ответил мальчик. — Ты у меня гостях. Некогда нам с тобой почивать. Враг у ворот, лютый и безжалостный.
— Да кто таков-то, как имя твоё святое?
— Иоанн, — ответил мальчик и поднял на Авеля глаза. Пронзительно синие очи, прожигающие до самого сердца.
Авеля на миг охватил страх — и от этого недетского взора, и от слов о лютом враге, что у ворот.
— Та-а-ак, — произнес инок, — что будем делать?
— Послушай, — по-прежнему тихо сказал мальчик Ваня. Но так значительно, что престарелого инока поставил по стойке «смирно», как расшалившегося мальчишку-алтарника.
— Хан Батый, — бесстрастно продолжил Иоанн, — пожег Рязань, много народу православного поубивал. Не жалеет поганый хан ни стариков, ни жен, ни детей. Завтра к полудню прибудет к этой святой обители.
— Так нужно народ поднимать, в набат ударить! — воскликнул Авель.
— Поздно. Только одно у нас остается — молитва.
— Да что мы с тобой можем сделать — старик и мальчишка!
— Если больше некому, мы вдвоем с тобой встанем на защиту обители.
— Да кто ты таков! — вскричал Авель.
— Иоанн, я же сказал тебе. — Синий взгляд юноши как фонарем осветил икону Иоанна Богослова.
— А это не ты ли сам? — ошарашенно вопросил Авель. — То-то я гляжу и не пойму, где тебя видел. Как это — ты на иконе и тут в храме?
— Ты же только что вспоминал слова святых отцов про того, кто на небесах и на земле.
— Опять не пойму! А не ты ли тот сирота, который написал в пятом веке сей чудный образ? Опять же Хан Батый нападал на нашу обитель семьсот лет назад. И что — опять? Или мы что, в те времена перенеслись?
— Отче, не пытайся понять того, что превыше понимания человеческого. Врагов у Руси Святой во все времена было премного. Одолеем хана поганого сейчас, тогда и до Второго пришествия Господня наша обитель выстоит.
Стар и млад опустились на колени. Отрок звонким голосом запел длинную молитву на арамейском языке, но старец вдруг осознал, что понимает каждое слово — то были блаженные псалмы Давидовы, вперемежку со славословием. Усталое тело Авеля от первых же слов наполнилось силой и бесчувствием к боли в коленах. Иногда отрок Иоанн замолкал на время, переводя дух, тогда старец подхватывал молитву, и она поднимала его ввысь как на крыльях.
Оттуда, из чистого поднебесья увидел он как Хан Батый выстраивает в линию сотни тысяч воинов на низкорослых кривоногих лошадках, а сам молнией проносится перед строем. Краем раскосого ока замечал Хан выходящих из строгой линии морды коней, буквально на половину ноздри — тогда, не снижая скорости, взмахивал ятаганом, срезая нос всадника, чтобы не портил строя и мчался дальше, вспарывая густой морозный воздух звенящим криком «Ий-я-ху-у-у!». Верно, такие лютые воины за собой ничего не оставят, кроме кровавой полосы на белом снегу, припорошенной пудрой из раскрошенных костей человеческих. Старец представил себе это зрелище и добавил жару молитве.
Они и не заметили, как пролетела ночь. Лишь по нарастающему рокоту от ударов тысяч копыт по земле, по сотрясению пола под ногами — поняли они: пора выходить наружу, чтобы или победить или предать душу Господу. Отрок Иоанн поднял над головой икону Иоанна Богослова и вынес образ из храма, старец следовал за ним, на полшага отставая от юноши.