Жалость, к людям, самих себя изуродовавшим, себя вдавившим лицом в холодную грязь — эта горячая жалость омывала их слезой, очищала невидимым огнем, поднимала их в моей душе на высоту, показывая те сокровища, которых они сами себя лишили. После такой мольбы очищения, среди тех трехсот человек, которых дал мне Господь молиться о них, уже не оставалось ни одного врага, ни обидчика, ни вора, ни лжеца — но все добрые, светлые друзья, близкие, с кем я жил бок о бок и учился любить и делать добрые дела.
Как-то раз, «в день какой неведомо, ни в каком году» довелось мне идти по улицам города, на первый взгляд обычного, даже красивого, зеленого, уютного… Только что-то в том городе было не так. И тут до меня дошло — нет детей! Ни одного! А вдруг они пропали не только на этой улице, этого прекрасного города, а всюду, на всей земле? Может случилась эпидемия, может детей забрали какие-нибудь инопланетяне, а может они обиделись на взрослых и все до одного сбежали в волшебную Страну детства, куда нет дороги грубым, злым, бессердечным людям.
Напал страх, он вытеснил из души всё хорошее, доброе, светлое — да и зачем всё это, если некому радоваться, если нет маленьких веселых созданий, которые не растеряли способность смеяться, прыгать, скакать на одной ножке, кружиться — просто потому, что на душе праздник.
Нет и нет, не хочу жить в мире, где нет детей! — завопил я во весь голос …И внезапно очнулся. Морок растаял, улетел прочь, там и тут появились дети — и в душе засиял свет.
Они шли вприпрыжку, держась за руки мам и пап, облизывали мороженое, смеялись, указывая пальчиками на воздушные шарики, взлетевшие в синее небо, на плечах большого сильного папы обнимали большую голову, напевая песенку: «Мы едем, едем, едем, В далекие края, Хорошие соседи, Счастливые друзья…», с разбегу прыгали в лужи, брызжа во все стороны мутной водой, под вопли горластой тётки: «фулюханьё!».
А вон девочки, сложив портфели на скамейке, прыгают на одной ножке по квадратам «классиков», расчерченных мелом на асфальте, а мальчишки из цветочной засады, из-за кустов сирени, затаив дыхание, любуются их виртуозными движениями, не подозревая, сколько бессонных ночей им еще придется пережить в мечтах о дружбе с этими восхитительными созданиями, так не похожими на них. А мамы из открытого окна, а бабушки с балкона уже зовут детей домой, руки мыть и садиться за стол с парящим огненно-красным борщом в тарелках с белым шлепком сметаны, и чтобы обязательно с хлебом, с хлебом!.. А потом, конечно, за уроки — выводить в тетрадках по чистописанию «мама мыла раму», наклонные и прямые палочки, или учить назубок таблицу умножения, или учить стишок: «У лукоморья дуб зелёный, Златая цепь на дубе том; И днём и ночью кот учёный Всё ходит по цепи кругом».
В школе будущим воинам придется еще раз убедиться, какая таинственная сила живет в этих существах, с их косичками, бантами, в аккуратно выглаженной форме, в тонких пальчиках, выводящих округлые буквы и цифры в чистеньких тетрадках. А как красиво они декламируют стихи, делают шпагат на физкультуре, мостик, крутят колесо, храбро бегают по длинному скользкому брусу «бревна» — оторваться от этого зрелища нет сил, а тренер свистит над ухом, командуя старт забега на стометровку или подтягивание на перекладине — вот где позору не оберешься, если хилый и безвольный, а так хочется выглядеть прилично в глазах девочек.
По субботам мы обычно ходили в кино на детские сеансы за десять копеек. С пятницы мечтали о тех фильмах, которые хотелось бы посмотреть. В приоритете у нас были военные цветные комедии. Неплохо заходили фантастика, зарубежные фильмы о простых людях — эти рассказывали нам о том, что по сравнению с другими живем мы правильно и движемся вперед и вверх, откуда светит великая не ясная пока, но прекрасная мечта-идея.
Боже, сколько же времени прожил я на этой прекрасной, больной, искалеченной земле, упорно исцеляющей раны человеческого безумия! Сколько людей прошли сквозь мою не вполне праведную судьбинушку, оставляя в сердце — кто благоуханные следы, а кто и рубцы незаживающие — но обязательно появлялись они не просто так, а согласно какому-то метафизическому промыслу, непременно научая любви, терпению, смирению. Я ведь помню безногих инвалидов Отечественной войны, руины разбомбленных домов, заросшие травой траншеи с ДОТами, слёзы вдов на День победы, и их кроткие тихие «садитесь за стол, я вас похлебкой с пирожками угощу» — и ту похлебку, разваренную до гущи картошку с янтарными островками пахучего подсолнечного масла, и те пирожки с зеленым луком, мягкие, воздушные, и опущенные глаза, извиняющиеся за бедность. Как же уютно было в гостях тех вдовушек, как спокойно и приятно на душе. Как жили тихо, так и уходили, оставляя после себя невосполнимую пустоту. Их дети, приезжавшие «проводить стариков в последний путь» мечтали о богатстве и комфорте, о коврах и автомобилях.