Вся круча словно встрепенулась. Забили пулеметы, раздались автоматные очереди. Вначале огонь был недружный, частый, беспорядочный, но вскоре бойцы стали бить по врагу залпами.
Фашисты остервенело лезли напролом. Теперь они, очевидно, поняли, что взять этот рубеж будет не так легко…
Защитники кручи швыряли и швыряли гранаты в наступающие цепи гитлеровцев.
В самом разгаре боя на правом фланге смолк пулемет. Алексей скрипнул зубами, прокричал, чтобы те, кто был ближе всех к пулемету, узнали, в чем там дело.
Фашисты стали наседать упорнее.
Алексей интуитивно стал ощущать, что их вот-вот могут опрокинуть.
Натиск немцев достиг предела. Вскочив во весь рост, Алексей с неистовым криком: «Бей гадов!» — очутился среди гитлеровцев. Он думал лишь о том, чтобы вовремя и быстро опускать и поднимать автомат, колотя им вражеских солдат. Это произошло в секунды.
Вслед за лейтенантом поднялись все защитники. Семьдесят солдат оказались среди растерявшихся на миг гитлеровцев.
Фашисты не выдержали, побежали назад. Наши провожали их до самого Дворца культуры, поливая огнем из автоматов.
Возвращаясь обратно к круче, Алексей подумывал, что надо бежать скорее: враг не замедлит ударить вслед. Надо было бы прижаться к позициям врага. Но сейчас уже поздно, да и вряд ли можно при их запасе боеприпасов отходить далеко от кручи.
Бойцы вновь залегли на кромке. Опять шквал огня, волной приближающийся к круче. Один за другим гибли ее защитники. Если бы им удалось закопаться в землю!..
Вдруг Алексей услышал крик падающего вниз раненого и вздрогнул. Ничто на него не подействовало так, как этот крик. В шуме боя голос погибающего бойца гулко, далеким раскатистым эхом скользнул по простору Волги.
Только в темноте фашисты отказались продолжать атаки.
С приходом ночи бойцы принялись долбить землю.
Посланные на правый фланг Черношейкин и Пивоваров, наконец, доползли. Пивоваров тронул холодный металл пулемета рукой и, оглядев его, убедился, что оружие цело. Покосился на убитого. Молодой незнакомый паренек лежал, уронив голову на вытянутую руку. Он лежал вниз лицом: ноги его свисали с кручи, как с полки в поезде.
— Его-то куда? — спросил Черношейкин.
Пивоваров, повернув голову, задумался. Он смотрел, не мигая, и при свете чертивших небо ракет, при отсвете далекого пожара Черношейкин разглядел зеленое лицо и такие же кажущиеся зелеными, глубоко посаженные глаза. Пивоварова взволновала гибель этого молодого солдата.
— Куда? — переспросил Пивоваров. — А кто его знает куда…
— Может, спустим его вниз? — предложил Черношейкин.
— Как спустим вниз? — встрепенулся Пивоваров.
— Да так, с края подтолкнем его… Теперь все равно.
— Ну что ты за человек! Удивляюсь я тебе, Черношейкин!
Осторожно взяв под руки убитого, Пивоваров отполз с ним в сторону, к самому краю оврага, спускавшегося к Мечетке. Когда вернулся, откашлявшись, сказал Черношейкину:
— Ну вот, мало-мало управимся, да и спустим паренька вниз. Похороним его по всем правилам внизу, у воды. Пусть слушает Волгу.
Черношейкин ничего не ответил. В этот момент рядом послышался голос Сергиенко:
— Черношейкин, ты?
— Я, — ответил Черношейкин. — Чего тебя, слепого, носит?
Коля Сергиенко был близоруким, ходил в очках, но не любил напоминаний об этом и сказал строго:
— Командир приказал. Он меня назначил вторым номером к Пивоварову. А тебя требует к себе.
— Ну что ж, раз приказ, иди, Черношейкин, — сказал Пивоваров. — А справим дом, заходи на новоселье.
Черношейкин полз назад, стараясь добраться как можно скорее. Ведь к утру надо было заготовить себе место перед трудным боем, надо было вырыть на круче гнездо. Черношейкин наперед знал, что будет утром. Да чтобы представить это, не требовалось большой фантазии. Он полз мимо людей, которые все занимались одним: кто лопатой, кто просто финкой, кто куском железа, — все они долбили землю.
Ветер раздувал угли пожарищ. Языки пламени поднимались высоко над развалинами, освещая фантастические руины горящего города.
Тракторный продолжал гореть. На фоне его зарева временами появлялись черные силуэты вырвавшихся из окружения наших бойцов. Несколько часов назад услышав звуки боя, они теперь, точно к магниту, по одному, по двое просачивались сквозь порядки противника к круче. Небритые, изнуренные непрерывным боем, они выходили, радовались грубому солдатскому оклику, точно материнскому голосу.
Сколько их собралось на круче, Очкин еще не знал. Ему нередко то с правого, то с левого флангов докладывали, что на кручу прибыло пополнение. Кое-кого ему самому довелось встречать окликом.
Всю ночь дежурные из фашистских окопов прерывистым беглым огнем простреливали кручу. Временами в полночном мглистом небе появлялись вражеские самолеты-разведчики. Они сбрасывали осветительные «люстры» и уходили. Становилось светло, как на площади столичного города. Зайцев, пэтээровец из дивизиона Очкина, сострил: «Как на карнавале в Венеции. Благодать! Сколько света!..»
Зайцев и Алексей уже приготовили себе колодцы по грудь глубиной. Перед кромкой повсюду выросли бугорки земли, Алексей от души радовался, что они выдержали бой. Теперь им удалось закрепиться на обрыве, они выстоят наверняка.
— Ну, вот что, Зайцев, оползи весь левый фланг. Выясни, как там положение. Если кто запаздывает с рытьем окопчиков, разыщи для того лопату, действуй от моего имени.
— Есть!
— Свою, между прочим, отдай первым. А мы здесь с тобой докопаем и одной.
Сам Алексей, захватив с собой Черношейкина, решил обследовать правый фланг. Очкина тревожил именно этот участок, и он подумал о том, что хорошо бы минировать подступы к нему, а если хватит мин, то минировать вообще подступы ко всей кромке.
«Интересно, а есть ли во Дворце культуры фашисты или оставили его? — размышлял Алексей, подползая к Пивоварову и Сергиенко. — Надо бы точно разведать, где сейчас находятся гитлеровцы».
— Добрый вечер, товарищ лейтенант! Пожалуйте в гости, — встретил его Пивоваров.
У Пивоварова и Сергиенко не было лопаты, и они выходили из положения с помощью длинного куска железа.
— Скоро до дна Волги доберемся? — приблизившись вплотную, весело спросил Алексей.
— Докопаемся, товарищ лейтенант, обязательно…
Сергиенко молчал. Он с упорством продолжал кромсать землю и тяжело сопел.
— Что слышно? — кивая в сторону немцев, спросил Пивоварова Алексей.
— Ничего, постреливают.
— Есть ли немцы во Дворце культуры?
— Пока не видать, а там кто его знает, может, притаились.
— А надо бы выяснить это, — вслух подумал Алексей.
Поговорив с Пивоваровым, он собрался с Черношейкиным ползти к Дворцу культуры. Они уже отползли несколько метров, когда сзади послышался голос Пивоварова:
— Товарищ лейтенант, не дело вы затеяли!
— А что?
— Если убьют вас, тогда военный совет создавать, что ли? Так нельзя.
Несмотря на свою горячность, Алексей понял, что Пивоваров прав. После него старшим по званию на круче был Вася Шутов. Застенчивый, исполнительный лейтенант, Вася мог быть отличным начальником штаба, но вот обороной командовать ему было бы нелегко. Очкин действительно не имел права рисковать, будучи командиром обороны. Но кто пойдет в разведку, если не он? Пивоваров? Черношейкин? Сергиенко?
Коля Смородников! Ведь именно он, Коля Смородников, неизменно всегда ходил с ним, когда этого требовала обстановка и когда в разведку комдив посылал его, Очкина.
Алексей не мог не вспомнить одного памятного похода в расположение врага, который довелось им предпринять, еще будучи на Дону. Это было в те тяжелые для дивизии дни, когда только что погиб их любимый комдив Сологуб и когда из-за Дона не вернулся, не переправился на противоположный берег целый полк из их дивизии.