Некоторое время не слышно было ни звука, если не считать того, как трещали доски, отрываясь от деревянных гвоздей.
— А ты расскажи о своем приключении, — неожиданно промолвил Рафе. — Как я тебя знаю, ты единственный правдивый моряк из тех, кого я встречал. Расскажи, а я послушаю.
— Странное приключение мне пришлось пережить, — сказал Стивен, — очень странное. И мне все равно, верят мне или нет, но это не выдумка! Это истинная правда, и больше я ничего добавить не могу… Когда мы отплыли из Лондона, все моряки на нашем судне были молодцы на подбор. Все англичане, кроме одного. У этого чужака было совершенно черное лицо, но он не был арап, как ты можешь подумать, а весь обросший волосами, точно обезьяна, и лицо его было такое скуластое и страшное, что его дети боялись. Небольшой горб торчал у него на спине, и ходил он вразвалку. Руки были такие мускулистые, что он мог бы задушить человека, как медведь. Золотые кольца украшали его уши, а голову он повязывал платком, расцвеченным как ярмарочный пряник. За поясом у него всегда торчал нож с кривым лезвием, которым он одним махом мог бы выпустить кишки человеку. И имя у него было какое-то особенное, мы никак не могли к нему привыкнуть, кратко называли его Каль.
— Такие маленькие, кургузые люди бывают очень сильны, — заметил Рафе.
— Мы плыли все время при славной погоде, море было гладкое, как… как поверхность кружки с пивом, когда осядет пена. На судне у нас было очень весело: моряки перебрасывались шутками и по очереди рассказывали о своих необыкновенных приключениях в далеких странах и на далеких морях.
Но одного нам недоставало — вина. Капитан наш был человек, хорошо знавший море, но он был большой скряга насчет вина и здорово наказывал провинившихся. Дни шли, а вина не было. Дни превращались в недели, а вина все не было. Моряки томились и начинали потихоньку роптать. Но солнце продолжало ярко светить, и ропота настоящего среди нас не было, пока мы не натолкнулись на острова…
— На какие острова, Стивен? — спросил Рафе.
— На Бермудские, дружище. Ты разве не слыхал, какие сэр Ярге Соммерс открыл острова? Группа островов — один из них не больше твоей руки, другие — побольше Лондона. Они расположены посреди моря, зеленого и синего, как павлиний хвост. Здесь мы пристали к берегу для отдыха. Сэр Ярге со своей свитой сошел на берег, чтобы посмотреть, не окажется ли здесь драгоценностей вроде золота или редких камней.
— Ну и что же? — нетерпеливо спросил Рафе.
— Кажется, ничего такого не оказалось Но как только сэр Ярге Соммерс покинул судно и сошел на берег, среди команды поднялся ропот Моряки начали требовать вина: «Грога, грога! Если нет грога, то подавай нам простого пива или эля!» Но, сколько мы ни просили — вполне, знаешь, вежливо и пристойно, — в ответ получали одно: нет! И вот как-то ночью этот обросший волосами моряк, Каль, стащил небольшой бочонок вина из судового погреба, и трое нас — я, он и старый седоволосый питуха Тринк — спустились по борту парохода в шлюпку и поплыли к берегу.
— Дело довольно рискованное, — заметил Рафе.
— Взаправду рискованное. И ты не то еще скажешь, когда узнаешь, что с нами случилось. Но слушай! Мы пошли бродить по острову, останавливались, чтобы посмотреть, когда нам встречалось что-нибудь по пути, и все время прикладывались к бочонку. Все шло хорошо, и мы любовались видами: цветы, как драгоценные камни, и с сладким запахом кустарники, большие деревья совсем не попадались, одни лишь кустарники, и все в цвету; и птицы, такие сладкоголосые, что их больно было слушать И воздух такой легкий и живой… Мы глядели и глядели на все это, и чем больше глядели, тем больше пили, а чем больше пили, тем больше глядели… Наступили сумерки, а мы все любовались и пили. Но когда уже совсем стемнело, нас обуял страх: неожиданно вспыхнули какие-то огни, они пронизывали воздух и прыгали; огни настолько большие и яркие, что, казалось, звезды сыпались с неба, — они все время мелькали и танцевали перед нашими глазами: здесь, там, всюду!
— То были светляки! — скептически заметил Рафе.
— Дружище, я говорю тебе, что это были танцующие огоньки! То низко на земле, то высоко в воздухе, выше человеческой головы. Они то вспыхивали, то потухали, то снова вспыхивали. Мы попытались поймать хоть один такой огонек, но это было все равно, что поймать солнечный луч. Но тут нас обуял страх: мы вдруг увидели перед собой какого-то человечка, малюсенького, и настолько близко, что можно было коснуться его рукой.
— Малюсенького человечка? Что ты хочешь сказать?
— Да, совсем маленького человечка, не больше моей руки. Он танцевал перед нами, окутанный белым облаком, словно в тумане. Глаза его сверкали, как брильянты, а сам он улыбался обольстительно, как девушка. И он манил нас к себе! Мы погнались за ним. Каль, Тринк и я погнались за ним. Мы бежали по холмам, перепрыгивали ручьи, путались в кустарниках и колючках, но догнать его не могли. Это было какое-то волшебное видение — оно неслось вперед, хотя не было ни малейшего ветерка. Но мы продолжали бежать за ним, все вперед и вперед. И когда мы бежали, нас вдруг настигла буря — гром так грохотал, что, казалось, не выдержат уши, и так сверкала молния, что небо разрывалось на две огненные половины. А ливень! — он, как прутья, хлестал нас по спине и по лицу. И когда началась буря, все эти волшебные огоньки исчезли; маленький человечек как сквозь землю провалился. Нами овладел такой страх, что животы подвело! Мы бежали и бежали под проливным дождем, пока уже не было сил бежать. Падали, поднимались, снова бежали, спотыкаясь, пока не упали на землю и не заснули — заснули прямо под проливным дождем и проспали до полудня.
— А что же потом было? — спросил Рафе.
— Ничего! Когда мы проснулись, был ясный, голубой день, в небе ярко светило солнце. Карлик исчез. Но, несмотря на все страхи, Тринк крепко держался за бочонок. И когда Каль и я, стуча зубами от холода, проснулись, Тринк говорит: «Вот мое утешение!» — и снова прикладывается к бочонку.
— А как же вы вернулись на корабль?
— С корабля на остров отправили партию, которая искала нас, пока не нашла.
— И какое вам потом было наказание?
— Нас заковали в кандалы и на неделю посадили в трюм на хлеб и воду. Но сэр Ярге был в прекрасном настроении по случаю открытия Бермудских островов и не мог долго гневаться. Так что скоро мы снова были на палубе и при хорошей погоде благополучно прибыли в Англию.
— А что, Каль и Тринк вспоминали о карлике, когда протрезвились? — спросил Рафе хитро.
— Мы ни разу не сходились вместе без того, чтобы не заговорить о нем, — со всей серьезностью ответил Стивен. — Я вижу его и сейчас перед собой — маленький туманный человечек со смеющимися, как у эльфа, глазами, обольстительной улыбкой, как у девушки, и крохотными ручками, которыми он подзывал нас к себе…
Шекспир встал со своего места на досках, словно очнувшись от сна. Он ступал так тихо, что Стивен и Рафе не заметили, когда он ушел. Сначала он шел медленно, затем все быстрее и быстрее. Пройдя мост, он вышел на Чипсайд, затем на улицу Силвер-энд-Меггл. Завидев дом, где жили Монтжой, он побежал. Когда он вошел в переднюю, мистрис Монтжой встретила его вопросом:
— Что случилось, Вилл Шекспир? Глаза у тебя горят, как раскаленные угли; щеки — будто ты в лихорадке.
Шекспир не стал отвечать на вопрос.
— Пришли мне скорее наверх бумагу, мистрис, — сказал он. — Всю, какая у тебя есть, и пошли купить еще!
Он бросился вверх по лестнице, как мальчик. Войдя в комнату, он тотчас сел за стол и взял чистый лист бумаги. Быстро водя пером, он написал:
Летняя сказка.
Затем, зачеркнув это, написал:
Сцена: Корабль в море.
Буря с громом и молнией.
