Я втиснул свое тело в узкую щель между подлокотником и стеной, но мои ноги, голова и плечо по-прежнему торчали кверху.
Он мгновенно обернулся и выстрелил в упор с такого близкого расстояния, что мне в глаза словно ударили прямые лучи восходящего солнца. Я ничего не почувствовал… Он промахнулся.
— Ах ты!.. — хрипло вырвалось у него. Наверное, это были его последние слова. Остаток своей жизни он провел в непрерывном движении, без текста.
Опершись на руку, он перемахнул через подоконник и рухнул во двор. Прыжок со второго этажа. Уцелел он только потому, что приземлился на узкую полоску дерна. Я перелез через подлокотник кресла и всем телом упал вперед, на подоконник, едва не разбив себе подбородок.
Передвигался он невероятно быстро. Побежишь, когда от этого зависит твоя жизнь. Через первую загородку он перевалился на животе. Вторую взял с разбегу, как кошка, соединив в прыжке руки и ноги. Теперь он уже был во дворике своего собственного дома. Он взобрался на что-то, как раньше Сэм… За этим последовал молниеносный взлет — по лестнице с быстрыми штопорными поворотами на каждой площадке. Сэм, когда был там, запер все окна, но Торвальд, вернувшись домой, открыл одно из них, чтобы проветрить комнату. Теперь вся его жизнь зависела от этого случайного машинального поступка…
Второй. Третий. Впереди уже его собственные окна. Вот он уже добрался до них. Но там что-то было неладно. Он отпрянул от своих окон и, совершив еще один виток, ринулся на следующий, пятый этаж. Во мраке одного из его окон что-то блеснуло, и в прямоугольном пространстве между домами, как большой барабан, грохнул выстрел.
Он миновал пятый этаж, шестой и достиг крыши. Это заняло не больше секунды. Ого, здорово же он любил жизнь! Парни, притаившиеся в его окнах, не могли оттуда стрелять в него — он находился как раз над их головами, по прямой линии, и, разделяя их, густо переплелись пролеты пожарной лестницы.
Я был слишком поглощен своими наблюдениями, чтобы следить за тем, что происходило вокруг меня. Неожиданно рядом со мной возник Войн, целившийся из пистолета. Я услышал, как он пробормотал:
— Как-то даже неловко стрелять, ведь ему придется лететь с такой высоты.
Там, наверху, он балансировал на парапете крыши и прямо над ним сверкала звезда. Несчастливая звезда. Он задержался на лишнюю минуту, пытаясь убить раньше, чем убьют его. А может, он знал, что все равно уже мертв.
Высоко в небе щелкнул выстрел, на нас посыпались осколки оконного стекла, и за моей спиной треснула од» на из книг.
Войн уже не заикался ни о какой неловкости. Мое лицо было прижато к его руке. При отдаче его локоть двинул мне по зубам. Я продул в дыму просвет, чтобы увидеть, как он падает.
Это было страшное зрелище. С минуту он еще простоял там, наверху, на парапете. Потом выпустил из руки пистолет, как бы говоря: «Больше он мне не понадобится». И отправился вслед за ним. Он падал по такой широкой дуге, что даже не задел пожарной лестницы. Приземлился он где-то далеко и ударился о доску, торчавшую из невидимого для нас штабеля. Она подбросила его тело вверх, как трамплин. Потом он упал вторично — теперь уже навсегда. И все кончилось.
— Я понял, где это, — сказал я Войну. — В конце концов я все-таки сообразил. Квартира на пятом этаже, над ним, та, где еще идет ремонт. Уровень цементного пола в кухне выше, чем в других комнатах. Они хотели с минимальными затратами выполнить противопожарные правила и заодно создать впечатление углубленной гостиной. Советую тебе разломать этот пол…
Он сразу же отправился туда, через черный ход и загородки, — чтобы сэкономить время. Там еще не включили электричество, и им пришлось воспользоваться карманными фонарями. Управились они быстро, стоило им только начать.
Примерно через полчаса он подошел к окну и просигнализировал мне слово «да».
Вернулся он только к восьми часам утра, когда они уже привели все в порядок и увезли их. Их обоих — свежий труп и труп, давно окоченевший. Он сказал:
— Джефф, я беру все свои слова назад. Тот безмозглый кретин которого я послал туда за сундуком… Хотя в общем-то он и не виноват. Виноват я сам. Ему было приказано проверить содержимое сундука, а не приметы женщины. Вернувшись, он в общих чертах описал ее, не вдаваясь в подробности. Я иду домой, ложусь в постель, и вдруг хлоп! — что-то щелкает в моем мозгу: один из жильцов, которого я допрашивал два полных дня назад, сообщил ряд деталей, не совпавших в некоторых важных пунктах с его описанием. Вот и докажи теперь, что я не болван!
— В этом проклятом деле со мной все время происходило тоже самое, — признался я, чтобы утешить его. — Я называю это замедленной реакцией. Она чуть не стоила мне жизни.
— Но ведь я офицер полиции.
— Поэтому у тебя вовремя прояснились мозги?
— Конечно. Мы пошли туда, чтобы забрать его на допрос. Увидев, что его нет дома, я оставил там ребят, а сам решил зайти к тебе, чтобы выяснить отношения. Так как же ты додумался до этого цементного пола?
Я рассказал ему о нарушенной синхронизации.
— В окне кухни агент по найму показался мне выше Торвальда, выше, чем минуту назад, когда они оба стояли у окон гостиных. Это не секрет, конечно, что в кухнях делали значительно приподнятые цементные полы, которые затем сверху покрывали пробковым составом. Но это натолкнуло на новую мысль. И так как ремонт шестого этажа был закончен раньше, оставался пятый. Вот как я это теоретически представляю себе. Она долгие годы болела, а он сидел без работы, и ему надоело и то и другое. Поговори с той, со второй…
— Она будет здесь сегодня к вечеру, ее уже везут сюда под арестом.
— Возможно, он застраховал ее на все деньги, которые ему удалось раздобыть, и потом начал ее медленно отравлять, стараясь не оставить никаких следов. Мне кажется — учти, что это опять-таки всего лишь мое предположение, — что она обнаружила это в ту ночь, когда там до утра горел свет. Как-то догадалась или же застигла его за этим. Он потерял голову и совершил то, чего всячески пытался избежать, — убил ее, применив силу: задушил или ударил по голове. Нужно было с ходу придумать, что делать дальше. Обстоятельства благоприятствовали ему. Вспомнив о верхней квартире, он поднялся туда и осмотрелся. Там только что кончили делать пол, цемент еще не успел затвердеть и вокруг было много материала. Он выдолбил в полу яму, достаточно большую, чтобы вместить ее тело, положил ее туда, замешал свежий цемент и замуровал ее, возможно даже на один- два дюйма повысив уровень пола, чтобы получше спрятать ее. Вечный гроб без запаха. На следующий день вернулись рабочие и, ничего не заметив, положили поверх этого пробковый слой — он и цемент-то, наверное, заравнивал одним из их мастерков. Потом он, не мешкая, отправил в деревню свою сообщницу с ключами от сундука — примерно в то же место, где отдыхала несколько лет назад его жена, но на другую ферму, где ее не могли бы узнать. Послал вслед за ней сундук и бросил в свой ящик старую почтовую открытку с расплывшейся датой. Не исключено, что через одну-две недели она бы «покончила с собой», как Анна Торвальд, доведенная до отчаяния болезнью. Написав ему прощальную записку и оставив свою одежду на берегу какого-нибудь глубокого водоема. Это было рискованно, но, возможно, им все-таки удалось бы получить за это страховую премию.
В девять Войн и все остальные ушли. Я остался в кресле, слишком возбужденный, чтобы заснуть. Вошел Сзм и сообщил:
— Тут к вам док Престон.
Он появился, потирая по своему обыкновению руки.
— Пора, пожалуй, снять с вашей ноги этот гипс. Представляю, как вам надоело сидеть целыми днями без дела.
Перевела с английского С.Васильева
Е. Дорош
Фрунзе освобождает Крым
Впервые очерк был опубликован в журнале «Пионер в 1941 году.
По воспоминаниям бывшего адъютанта М. В. Фрунзе тов. Сиротинского.