Как только Кацману стало известно признание капитана Проктора, он немедленно направил судье Уэбстеру Тейеру свое скрепленное присягой контрсвидетельство: Кацман не оспаривал сам факт, что Проктор на этот его вопрос ответил отрицательно, он отрицал лишь многократность расспросов.
Известный бостонский юрист Уильям Томпсон, сменивший Мура (Мур из-за разногласий с анархо-синдикалистами, возглавлявшими Комитет защиты, отказался дальше вести дело), понял, что свидетельство Проктора может стать серьезным основанием для пересмотра вердикта.
Кроме свидетельства капитана Проктора, защита смогла, наконец, получить показания свидетеля Роя Гулда, который 15 апреля 1920 года находился рядом с автомобилем гангстеров, покидавшим место преступления. Именно в него выстрелил бандит, когда автомобиль проехал железнодорожный переезд на Пирл-стрит. Ни один из свидетелей, выступавших во время процесса в Дэдхеме, не имел возможности видеть людей, сидевших в машине, с такого близкого расстояния, как Гулд. Гулд сразу же после происшествия сообщил свое имя и постоянный адрес в полицию Саут-Брейнтри и вскоре покинул город. Он колесил по Новой Англии, и почти не слыхал о суде, над Ванцетти и Сакко. Гулд показал под присягой, что человек, который стрелял в него из гангстерского автомобиля, стрелял почти в упор, не похож ни на Ванцетти, ни на Сакко, которых ему показали.
Луис Пельцер также сообщил представителям защиты, что 15 апреля он не видел стрелявших достаточно ясно, чтобы опознать их, намекнув при этом, что дать показания в суде его заставил помощник Кацмана — Уильямс. Подписав такое показание, Пельцер, вероятно, испугался последствий и в письме на имя Кацмана отказался от него.
Лола Хассам созналась представителям защиты, что ее показания «были сделаны под давлением и влиянием Майкла Стюарта, Броулларда, Уильямса и Кацмана». Она сказала неправду в суде из-за того, что полиции были известны «многие страницы ее интимной жизни, которые она не могла позволить предать гласности».
Все эти свидетельства защита представила на рассмотрение судье Тейеру в качестве оснований для пересмотра дела Ванцетти и Сакко при новом составе присяжных, указав, что вердикт присяжных от 14 июля основан на неверном толковании показаний капитана Проктора и что Пельцер и Лола Хассам являются «лицами, чьи свидетельства не могут служить основой для обвинительного вердикта в деле об убийстве», тогда как свидетельство Роя Гулда является непредвзятым и проливает новый свет на личность человека, который, вероятно, стрелял и в Берарделли и в Парментера.
В начале октября 1924 года судья Уэбстер Тейер закончил рассмотрение всех дополнительных аргументов защиты и контраргументов обвинения.
Касаясь свидетельства Гулда, Тейер заявил, что он сомневается, чтобы Гулд «сохранил правильное представление об образе Сакко (?!) в течение восемнадцати месяцев, если он лишь мгновение видел его, чтобы запомнить, в день убийства». Показания Пельцера, данные им защите, Тейер просто отбросил, указав, что ни Кацман, ни Уильямс не оказывали на этого свидетеля давления. В том, что касается Лолы Хассам, Тейер был предельно лицемерен, патетически восклицая в своем письменном обосновании отклонения ходатайства защиты, что частная жизнь свидетельницы не причина для того, чтобы не верить ее показаниям, данным под присягой. А признание капитана Проктора судья, заведомо зная, что не получит ответа на свой вопрос, свел к риторике: «Если капитан Проктор не обнаружил фактов, удостоверяющих, что смертельная пуля прошла через пистолет Сакко, почему же, когда у него была прекрасная возможность, он не сказал об этом?..» (Капитан Проктор умер в марте 1924 года и, естественно, через семь месяцев после своей смерти не мог ответить на этот вопрос.)
1 ноября 1923 года в Бостонскую ассоциацию адвокатов пришло письмо. На конверте стояла надпись: «Дело Сакко — Ванцетти». В письме некий датчанин Моллер, ожидавший депортации из США в Вашингтоне, сообщал, что, находясь недавно в тюрьме Атланты в заключении, он познакомился с гангстером из Провиденса Джо Морелли. В долгие тюремные вечера Морелли неоднократно рассказывал своему партнеру по камере Эмилю Моллеру о «делах» его шайки. Моллер, частенько писавший по просьбе Морелли различные апелляции и ходатайства в судебные инстанции, настолько расположил к себе гангстера, что тот, правда, не забыв взять клятву о молчании, рассказал ему историю ограбления кассира в Саут-Брейнтри.
В кратком изложении Моллера история выглядела так.
Перед рассветом гангстеры во главе с Джо Морелли собрались в салуне в Провиденсе. В Саут-Брейнтри приехали на «Гудзоне». На Пирл-стрит, вблизи фабрики, уже после «работы», их принял заранее ожидавший украденный «бьюик». На нем доехали до леса, где их уже ждал «гудзон». Там случилось непредвиденное: «гудзон» забуксовал, и они чудом выбрались из леса. (Когда был обнаружен гангстерский «бьюик», рядом с ним действительно заметили следы другого автомобиля.)
Бостонские адвокаты не придали значения этой версии. Однако 18 ноября 1925 года Сакко получил в своей камере какой-то журнал. В нем он нашел следующую записку:
«Настоящим признаюсь в участии в преступлении в Саут-Брейнтри, и Сакко и Ванцетти в вышеназванном преступлении не были.
Гангстер Селестино Мадейрос, португалец, находился в тюрьме Дэдхема одновременно с Сакко. Он был осужден за убийство, и его ждал смертный приговор. В то время он мог еще надеяться, что вместо смертного приговора за преднамеренное убийство он получит пожизненное заключение, так как помощник прокурора, который вел его дело, обещал ему это в случае чистосердечного признания. Мадейрос признался. Его соучастники получили пожизненное заключение. Мадейрос же был признан виновным в преднамеренном убийстве. Уверенный в том, что его дело будет пересмотрено, он подал кассационную жалобу. В это же время, находясь в тюрьме в Дэдхеме, он познакомился с Сакко, познакомился настолько, насколько позволял режим изоляции.
Сакко немедленно вызвал Томпсона, и вскоре все трое встретились в приемной Дэдхемской тюрьмы. Португалец согласился рассказать о своем участии в нападении на кассира фабрики «Слэтер и Моррилл». В его изложении события развивались следующим образом.
В четыре часа утра четверо итальянцев заехали за ним в отель «Закс» в Провиденсе (Род-Айленд). Приехали они на пятиместном прогулочном «Гудзоне». В лесу, возле Рэндолфа (штат Массачусетс), их встретил другой итальянец с «бьюиком». Пересев в «бьюик», они приехали в Южный Бостон, остановились в салуне на Эндрюс-сквер. Оттуда отправились в Саут-Брейнтри, где были к полудню. Остаток времени до намеченного часа провели в забегаловке в нескольких милях от фабрики. Во время нападения Мадейрос, по его словам, сидел в «бьюике» с кольтом тридцать восьмого калибра в руках. Он много выпил с утра, его трясло от страха.
— Те четверо, — рассказывал Мадейрос, — уговорили меня пойти с ними на это дело несколькими днями раньше. Это было в Провиденсе, в салуне. Говорили они как профессионалы, хвалились, что такого рода работа для них пустяк. Я знал, чем они обычно занимаются, — грабят вагоны и грузовики с товарами. Они немало поорудовали в Провиденсе. Вы понимаете, что я не могу назвать их имен, — такие вещи в нашем мире не прощают… Двое из них были лет двадцати — двадцати пяти, один лет сорока, четвертый лет тридцати пяти. Все были в тот день в Саут-Брейнтри в кепках. Не помню, были ли они бритые, — я пил с самого утра. Стреляли те двое, что были старшими. Двое из них жили на Норт-Мэйн-стрит в Провиденсе. Я знаю их фамилии — назвать не могу: вы должны меня понять.