— Инженер-электрик?
— Что тут удивительного? — подняла брови Мими. — Инженер-электрик не такая редкость, это вам не космонавт.
— Дальше?
— А дальше ничего. Но я уверена, что его послал Медаров. Потому что только он перестал приходить, как появился Андреев. Он к Вере ходит…
— А вы что, ревнуете?
— Как же, ревную, — презрительно скривила губы Мими. — Осточертели мне мужчины.
— Разгоните их, если осточертели, — посоветовал я. — Начните с принца.
— Я так и думала сделать. Собиралась, а потом, как задумаешься… Жизнь одна, ее нужно как-то провести…
— Почему как-то? Почему не хорошо, а как-то?..
— Ах… — Мими виновато взглянула на меня. — Разве всегда знаешь, что хорошо, а что плохо?..
— То есть как так не знаешь? — удивился я, — Неужели вы этого не знаете?
— Выходит, не знаю. А вы знаете?
— Конечно. Разве вы забыли, чему учились в школе?
— Ну, в школе!.. — Мими снисходительно улыбнулась.
— Да, в школе. Самые простые истины усваиваются как раз в школе… и это не мешает им оставаться нужными истинами.
— Надеюсь, вы напомните мне некоторые из них… — так же снисходительно улыбнулась Мими.
— А почему бы и нет? Лишь бы вы этого хотели. — И я начал подчеркнуто менторским тоном: — Хорошо, к примеру, регулярно убирать в комнате, а не жить в беспорядке. Беспорядок вообще нельзя допускать ни в чем. Хорошо, когда человек умеет приятно отдохнуть, но, если отдых утомляет, это уже плохо. Хорошо, если у тебя есть настоящий друг, а не товарищ по застолью, собутыльник… Мне продолжать?..
Мими сидела, сжавшись в комок. Из радиолы все еще доносились синкопы какого-то джаза.
— Да-а… — протянул я, чтобы нарушить молчание. — Жизнь одна, говорите вы. Но одна жизнь — это не мелочь. Особенно если учесть, что другой нам не дано.
Мими молчала, не сводя взгляда со своих элегантных туфелек.
— Вы, например, уверены в своей честности, ибо не способны подсыпать кому-нибудь яду. А честны ли вы по отношению к самой себе? Думаете ли вы о яде, который пьете сами? Жоры, бутылки, драки и все такое — хорошо. А потом?..
Мими не шевелилась. Музыка затихла. Долгоиграющая пластинка крутилась на диске. Но мы не обращали на это внимания.
— Но, — сказал я, — не будем выходить за пределы расследования. До свидания!
Я взял шляпу и поднялся. Мими посмотрела на меня усталыми глазами и машинально заметила:
— Вы не выпили кофе…
— Приберегал на заключительный аккорд, — объяснил я. — Сейчас выпью. Это мой патент: подождать, пока остынет, и потом — одним махом!
Я наклонился, поднял чашку с пола и быстро продемонстрировал свой метод.
— Будьте здоровы, — повторил я, приветливо помахав рукой.
— Пока, инспектор… — послышался из-за спины ее слабый голос.
Уильям ТЕНН
БЕРНИ ПО КЛИЧКЕ ФАУСТ
Фаустом прозвал меня Рикардо, а что это значит, я сам толком не знаю.
Так вот, сижу я, значит, в своей крохотной конторке — шесть футов на девять. Читаю объявления о распродаже списанного госимущества. Пытаюсь смекнуть, на чем можно заработать доллары, а на чем — головную боль.
Тут дверь конторы отворяется. И этот мозгляк с грязным лицом, одетый в запачканный летний костюм, заходит в мою контору и, откашлявшись, предлагает:
— Двадцать долларов за пять не купите?
— Что-о? — спросил я, вытаращив на него глаза.
Он переступил с ноги на ногу и опять откашлялся.
— Двадцать, — пробормотал он. — Двадцать за пять.
Под моим взглядом он потупился и уставился на свои ботинки. Это были отвратительные, грязные ботинки — такие же отвратительные и грязные, как и все, что было на нем.
— Я плачу вам двадцать долларов, — объяснял он носкам своих ботинок. — И покупаю за них пять. Вам идет двадцатка, мне — пятерка.