— Как видите, дома его нет. А вы, сдается мне, приятели Атанаса. Верно, вместе работаете?
— Угадали, — отвечал Смилов. — Вместе работаем.
Они направились к машине, думая об одном и том же: не хватало, чтобы и со Средковым что-то стряслось.
— Этого варианта я не ожидал, — признался Геренский, нажимая на стартер. — Посмотрим, что преподнесет нам вдова.
…Даракчиева встретила их без тени настороженности, даже приветливо. Усадив гостей в глубокие кресла, она спросила, слегка улыбаясь:
— За мной пожаловали или ко мне? В детективных романах между этими «за» и «ко» такая же разница, как между небом и землей.
— Между небом и землей, среди приятелей вашего супруга, разыгрывается какая-то странная пантомима, — заговорил без обиняков Геренский. — Летят анонимные письма. С какой целью одаривает анонимщик всех подозреваемых, неизвестно. Однако некоторые послания довольно занятны.
— Все получили? — быстро спросила Даракчиева.
— Даргова, Паликаров, Жилков. Может быть, получил и таможенник, но мы не смогли проверить. Дома его нет.
— Исчез? — удивилась вдова.
— Пока что его еще не отыскали. Но вы, к счастью, не исчезли, и потому я хотел бы вас спросить…
— Получила и я, — прервала Геренского вдова. — Вчера. Сначала подумала: а не сообщить ли вам, но потом передумала. Не решилась занимать вас вздором. Тем более что это не имеет никакого отношения к смерти Георгия. — Она помолчала и добавила: — Как и к смерти Косты Даргова.
— Извините, сколько писем вы получили? — спросил Геренский.
— Одно. Разве другие получили больше? — удивилась она.
— Вы пользуетесь симпатиями анонимщика, — сказал подполковник. — Потому что другие получили по нескольку. Тем более будет любопытно взглянуть на это единственное письмо.
Даракчиева открыла свою сумочку и вытащила конверт.
— Даже могу вам презентовать это послание, хотя и думала сохранить его как курьезное воспоминание.
Подполковник развернул письмо и прочел вслух:
«Жизнь — это игра: сегодня радость и шутка, а завтра сплошная грусть».
— Действительно, полнейший вздор, — сказал, вздохнув, капитан. — По-моему, это слова какого-то довоенного шлягера. Жаль, что я не могу его вспомнить и пропеть для прекрасной дамы.
— Благодарю за комплимент, — сказала вдова. — Может, вы освежите память турецким кофе?
— Воспользуюсь вашей любезностью, чтобы и себе поклянчить чашечку кофе по-турецки, — сказал Геренский.
Едва хозяйка вышла из комнаты, капитан сказал:
— Ума не приложу: почему у нее только одно письмо?
— От ответа на этот вопрос, Любак, зависит многое…
Поколебавшись несколько секунд, Геренский потянулся через столик, взял приоткрытую сумочку хозяйки и осмотрел содержимое. В сумке была пачка банкнотов, фломастер, туалетные принадлежности, паспорт и связка ключей.
— Пусто, Любак. Письмо действительно было только одно, — сказал подполковник, водворяя сумочку на прежнее место.
— И какие же выводы?
Геренский не успел ответить. Хозяйка появилась в дверях с подносом.
Они отхлебывали кофе и молчали. Разговор не клеился. Даже шутки Смилова не могли развеять ощущение какого-то томительного оцепенения.
— Готов поспорить, — неожиданно сказал Геренский, — что сейчас мы все втроем думаем об одном и том же.
— Может, вы и думаете об одном и том же, Я имею в виду вас и вашего помощника. Что же касается меня, то я…
— Подождите! — прервал ее подполковник. — Предлагаю всем провести маленький психологический опыт. Пусть каждый из нас напишет на листке бумаги то, о чем думает. А потом сравним. Ставлю дюжину «Метаксы» — все напишут одно и то же. Слово в слово.
— Согласна. Обожаю смелых мужчин. Но на сей раз вы безнадежно ошибаетесь, — улыбнулась вдова.
Геренский достал свою записную книжку и вырвал из нее три листка. Ничего не понимающий Смилов вытащил шариковую ручку и приготовился писать. Зина Даракчиева тоже взяла с соседнего шкафа карандаш.
— Постойте! — сказал Геренский. — Надо писать всем одновременно. А у меня, как на грех, нет ничего пишущего.
Вдова протянула ему свой карандаш, пошла в соседнюю комнату и вернулась с авторучкой.
— Начнем, — предложил Геренский и быстро написал: «Исчезновение Средкова». Вдова помедлила, закрыла бумагу рукой и вскоре протянула подполковнику листок с одним-единственным словом: «Никифор». А Любомир Смилов нацарапал кривыми печатными буквами: «Жизнь — это игра: сегодня радость и шутка, а завтра сплошная грусть».
— Проиграли, проиграли, — захлопала в ладоши Зинаида. — И поделом вам: не будьте впредь так самоуверенны.
— Сдаюсь на милость победителей, — поднял вверх руки Геренский. — Видно, с моими способностями психолога не в милиции работать, а в кузнице. Или подрезать виноградные лозы.
6Он заснул глубокой ночью и, когда настойчивый телефонный звонок разбудил его в половине восьмого, не сразу смог прийти в себя. — Геренский слушает.
В ответ он услышал возбужденный голос своего помощника.
Оказалось, что около шести утра в пятое отделение милиции позвонили и сказали странным, сдавленным голосом: «Если хотите раскрыть убийство Даракчиева и Даргова, поройтесь в гардеробе Атанаса Средкова». Дежурный слово в слово записал это сообщение и немедленно оповестил центральное управление. Так новость дошла до Смилова. Смилов оделся и пошел в управление. Там его ожидал сюрприз — Атанас Средков с баночкой цианистого калия…
— Какие объяснения дает Средков? — спросил Герен ский.
— Его не было в городе несколько дней. А когда вернулся, заметил, что кто-то рылся у него в гардеробе. Заподозрив неладное, он обшарил весь шкаф и нашел пузырек из-под пенициллина. На дне блестел белый порошок. Он открыл пузырек и сразу почувствовал запах горького миндаля. Тут он понял, что к чему, и со всех ног кинулся в управление.
— Где сейчас пузырек?
— В лаборатории. Я попросил сделать дактилоскопическую экспертизу. На пузырьке отпечатки пальцев Средкова, Паликарова и кого-то еще, третьего.
— Паликарова? Ты уверен?
— Заключение совершенно категорично. Как поступим дальше, товарищ подполковник?
— Во-первых, возьми у прокурора санкцию на обыск у Паликарова. Во-вторых, если Атанас Средков еще в управлении, пусть ждет меня. Я сейчас приеду.
Геренский наспех оделся и, даже не позавтракав, поспешил в управление. Однако капитана Смилова он не застал: по словам дежурного, тот минут десять назад сел в первую попавшуюся машину и уехал в неизвестном направлении.
Геренский вздохнул, подумал с грустью, что неплохо бы все-таки перекусить, потом позвонил и приказал привести таможенника. Дожидаясь его, он расхаживал по кабинету и размышлял.
Он думал о том, что самое тяжелое в его работе — груз недоверия. В интересах службы буквально все приходится проверять, выверять, тщательно исследовать. Вот приходит Атанас Средков, приносит баночку с цианистым калием, уверяет, что нашел в гардеробе. Как оценить ситуацию? Для начала предположим, что он говорит истину. Тогда понятно: кто-то, вероятно убийца, подбросил яд, а потом позвонил по телефону, чтобы таможенника накрыли с поличным… А если предположить другое? Допустим, Средков каким-то образом раздобыл пузырек, к которому случайно прикасался Боби Паликаров. Если убийца именно Средков, то для него лучший способ отвести от себя подозрения — донести на самого себя, прикрываясь Паликаровым. Действительно, сложный и хитрый ход. Но разве убийца не показал, что он гроссмейстер в преступной игре?..
Дверь открылась, и милиционер ввел Средкова.
— Пожалуйста, садитесь, — сказал подполковник, когда остался с таможенником наедине. — Куда вы исчезли?
— Ездил к жене и ребенку, — глухо ответил тот, упорно избегая глаз Геренского. — В Вершецу. Там они, на курорте.
— Почему вы уехали в Вершецу, несмотря на мой строжайший запрет не покидать Софию? — спросил Геренский.
На этот раз Средков поднял глаза. То были глаза бесконечно усталого и замученного человека.