— О причастности никто, кроме вас, не говорил, — уточнил следователь. — В завершение нашей беседы я хотел бы задать вам простенький вопрос: чем вы занимались в позапрошлый вечер? Где были?
Вновь человечек замкнулся в своей непроницаемой скорлупе: прижал подбородок к груди и быстро-быстро заморгал, как будто это помогало ему мыслить. Та часть его лица, которую мог видеть Сарриа, не выражала буквально ничего. Наконец он произнес:
— Ходил в кино.
— Куда?
— В… «Синематику».
— На какой фильм?
Прежде чем ответить, он снова долго моргал.
— «Андалузский пес».
— О чем он? — спросил лейтенант, который не помнил, видел ли сам этот фильм.
— О…
На этот раз его веки заморгали еще стремительнее, по лбу пошли морщины, он насупил брови, прикусил нижнюю губу…
— Не помню… — произнес наконец Вальдо.
— Значит, два дня назад вы видели кинофильм, но не помните, о чем он. И вы рассчитываете, что я вам поверю? Вы совсем ничего не помните?
— Ну, как же…
Человечек силился выглядеть озабоченным.
— Да… вот припоминаю… Там была группа людей… А потом пес. Да, пес…
— Андалузский, не так ли? Очень уж вы наблюдательны, — насмешливо бросил лейтенант. — Так, значит, не можете вспомнить кинокартину, которую видели позавчера?
— Представьте себе. Дело в том, что этот «Андалузский пес»…
— Это все чепуха, — оборвал его Сарриа.
— Нет, не чепуха, — поправил его Вальдо, — а сюрреализм.
— Что?
— Я о фильме говорю.
Сарриа встал со стула и, опершись на край кульмана, спросил:
— Кто-нибудь может подтвердить насчет кино?
— Моя невеста. Она ходила со мной.
Вальдо попытался выдавить улыбку.
— Ваша невеста? И больше никто?
— Я не хожу с какими-нибудь там финтифлюшками.
— В тот вечер вам бы это как раз не помешало.
— Ну, знаете! — обиженно воскликнул человечек и по жал плечами.
— Хорошо, — произнес лейтенант таким тоном, будто сказал «плохо», — думаю, на сегодня хватит. Если ненароком что-нибудь вспомните насчет ключей, сообщите нам.
И уже от дверей предупредил его:
— В любом случае не теряйте с нами связи.
Выйдя из барака, Сарриа направился к машине, но, уже подойдя к ней, решил зайти в дверь с табличкой «ДИРЕКЦИЯ». Там, за одним из столов, сидел человек, встретивший его раньше.
— Вы уже закончили, лейтенант? А мы только что наладили подъемный кран.
— У вас есть газета?
— Сегодняшней нет, есть старая.
Сарриа взял протянутую ему газету, раскрыл ее. Найдя раздел объявлений о показе кинофильмов, стал искать номер телефона «Синематики».
«КИНОТЕАТРЫ НА ВЕДАДО: «Акапулько»… — «На углу 23-й и 12-й»… «Синематика» — «Андалузский…»
Название этого фильма было обведено чернилами.
— Чья это газета?
— Ничья. Для общего пользования.
— А кто мог сделать эту пометку?
Мужчина бросил взгляд на газету и спокойно, пояснил:
— Это Вальдо. Он так отмечает те фильмы, которые собирается посмотреть…
Лейтенант еще раз посмотрел на газету, спросил:
— Ваши работники ночуют здесь?
— Не все. Некоторые ездят домой.
— А Вальдо?
— Он живет здесь. Как раз в этом бараке, предпоследняя койка от края.
— Значит, если бы ему позвонили, — сказал следователь, кладя руку на служебный телефон, — то именно по этому аппарату, не так ли?
— Разумеется. И тогда я или кто-нибудь другой позвали бы его. Почти всегда это делаю я.
— А на этой неделе кто-нибудь звонил Вальдо?
Мужчина усмехнулся:
— Еще бы. Его невеста звонит ему каждый день, ровно в четыре, как часы. Мы ему так и говорим: «Проверка времени».
— Его невеста… А кроме нее, больше никто не звонил?
Мужчина задумчиво посмотрел на телефон, откинулся на спинку кресла и уже готов был сказать «нет», когда вдруг легонько стукнул по столу, наклонился вперед и произнес:
— В самом деле. Я сразу не вспомнил, потому что это было на прошлой неделе, а не на этой. Да-да. Над ним еще подтрунивали, что у его «Проверки времени» испортились часы, а он обижался.
— Ему звонила женщина?
— Нет, это был мужской голос. Я как раз к телефону подходил.
— Не знаете, о чем они говорили?
Мужчина пожал плечами.
— Ну а примерно? Может, обрывки фраз слышали.
— Должно быть, это был какой-то шутник, потому что, помнится, Вальдо сказал что-то в таком роде, чтобы его не беспокоили и оставили в покое прах его отца. А потом попросил меня, чтобы любому, кто будет ему звонить, кроме его невесты, я отвечал, что его нет. Но больше никто не позвонил.
— Говори, что нового… — Такими были первые слова лейтенанта Сарриа, когда он вошел в кабинет и увидел Эрнандеса за письменным столом.
— Садитесь, — предложил Эрнандес, — потому что информацией я буквально напичкан. Отдышаться — и то времени не было. Только что возвратился к родному очагу, — он обвел рукой кабинет.
— Ну, не говори! — возразил Сарриа, плюхаясь в кресло. — Если бы здесь действительно был мой очаг, то первым делом я принял бы хороший душ. Посмотри, на кого я похож! Из-за этой плотины я весь… Ладно, начинай.
— Итак, Густаво Гонсалес переписывался с Ансельмо до самой его смерти в шестьдесят седьмом году. Смерть Ансельмо была для него сильным ударом, и он делился этим с целым кварталом. Выглядело это так, будто у него скончался близкий родственник.
— Значит, до шестьдесят седьмого года, — повторил Сарриа. — И это называется «всего два или три письма»…
— Он не навестил в тюрьме Рейнальдо Молину, потому что болел. В то время у него дважды были сердечные приступы, а в промежутке между ними, когда он себя почувствовал лучше, сын не пустил его к Рейнальдо, потому что врач советовал избегать сильных потрясений, которые могут оказаться роковыми. Тем не менее он был в курсе событий — ежедневно звонил к Консуэло, пока старуха не буркнула ему, чтобы больше ей не докучал. В письме к Ансельмо он пожаловался на это, и тот ответил, что «эта старая какаду» не стоит его внимания.
— А как ты все это установил?
— Очень просто. У этого Густаво, кроме обжорства, был еще один недостаток, — Эрнандес показал на свой язык. — Он у него был без костей. Все это я раздобыл, совершив рейд по маршруту «мясная лавка — винный погребок». А как у вас с сынком?
Сарриа рассказал младшему лейтенанту результаты поездки на плотину.
— Безусловно, он вам лгал.
— Да, конечно, — признал лейтенант, — но мы не можем арестовать его за одну лишь безобидную ложь… пока не докажем, что не так уж она безобидна.
Зазвонил телефон. Лейтенант взял трубку.
— Сарриа? Это я — Сабади. Есть новости. Оказывается, Антонио Молина, покойный супруг Консуэло Родригес, унаследовал от отца такую же сумму, как и его брат Ансельмо. Существенное различие между ними состояло в том, что Ансельмо всегда был эксплуататором, а у Антонио было иное мировоззрение: он хорошо относился к своим рабочим, не умел или не желал вести грязную игру в бизнесе. Это стоило ему поражений во всех начинаниях, которые он пред принимал, а их было много: продажа автомобилей, обувная промышленность, купля-продажа земельных участков, горнорудная промышленность и другое. Он медленно, но неуклонно шел к разорению, вызывая этим презрение своего брата и даже собственной жены, имевшей замашки знатной сеньоры…
Сарриа попытался, но так и не смог представить себе эту шепелявящую старуху в роли великосветской дамы.
— Альберто — его сын от первого брака. Первая жена Антонио Молины умерла во время родов, после чего он женился на Консуэле: Хосе-Рамон — их общий сын. Когда Антонио в шестьдесят третьем году умер, он оставил своей вдове и сыновьям все, что имел: дом и машину. Вот и все, что я разузнал об Антонио. Теперь слушай дальше.
Я переговорил с доктором, о котором говорила Консуэло, и он подтвердил, что звонил в тот вечер примерно без четверти или без двадцати минут двенадцать. Это соответствует тому, что говорили они. По словам врача, он разговаривал с сыном, так как мать лежала в постели. Это снимает с Хосе-Рамона все подозрения.