…А они впервые поладили в ржаном овине, что стоял среди прочих таких же на земельном наделе ее отца и брата. Однажды ночью на сеновале она любовалась вот такими же яркими звездами и недоумевала: зачем бог создал их такое множество? Тогда он полушутя, полусерьезно рассказал ей о строении солнечной системы.
— Будет врать-то, Сережка! — не поверила она. — Где ж бог тогда там живет и куда души покойников деваются?
— А их по планетам расселяют, — не задумываясь, ответил он. — Военных на Марс отправляют, купцов — на Меркурий, крестьян на Сатурн, моряков да рыбаков — на Нептун. Сам бог живет на Луне, чтоб Землю получше видеть. Все святые, угодники и ангелы-адъютанты около него отираются.
Она не приняла шутки, спросила о том, что ее в тот момент волновало:
— А куда ж мы попадем? Ты купец, а я казачка. Выходит, мне на Марсу, а тебе на Меку… Меркурий?!
— Нет… мы влюбленные, а все влюбленные попадают на Венеру, звезду любви.
— Правда? — с неподдельной искренностью обрадовалась она.
…Когда же это было? Ах да! Летом шестнадцатого года… А осенью мы виделись последний раз…
Волох отчетливо помнил ту встречу. Его уже давно разыскивали жандармы. Знали, что он непременно придет в Воронежскую, и ждали, чтобы схватить, проверяя каждую подводу из Екатеринодара, ощупывая взглядом мало-мальски похожих на него людей. Подъезжая тогда на попутной подводе к церкви, где стояли жандармы, он почуял неладное, бросился бежать к реке через огороды. Сам того не замечая, вскочил в их сад и носом к носу столкнулся с ней. Как она обрадовалась встрече! Но его мысли были заняты другим, он не в состоянии был думать ни о чем, кроме своего спасения. Она целовала его, не стесняясь застывшей неподалеку с лопатой в руке матери, скорбно смотревшей на них, что-то говорила, прикладывая его руку к своему животу. А он… Он не слышал ни единого слова. Бросил у ее ног мешавший бежать короб и удрал…
— Стоп! — тихо скомандовал комиссар, осаживая коня и подняв вверх руку.
Все остановились, спешились. Ночь уходила, и хотя до рассвета оставалось около часа, стало заметно светлее. Метрах в ста от места остановки можно было различить густые заросли кустарника.
— Там, — Волох махнул рукой в сторону, — небольшая балка и родничок. Для лошадей место удобное. До станицы километров десять. Идите прямо, но не напоритесь на конный дозор… Впрочем, тебя, Горбунов, учить не надо. Ну а я — туда, — он кивнул налево. — Пока! Топайте…
Илья и Федька быстро стреножили коней и, не говоря ни слова, скрылись в балке.
— Тебе все ясно? — спросил Волох бородача.
— Так точно, товарищ комиссар!
— Тише… Жди нас два дня. Не придем — уезжай…
Сергей взвалил на плечи короб и неторопливо пошел навстречу занимавшемуся рассвету…
До станицы оставалось версты две, когда Волох увидел двоих вооруженных всадников. Они стояли в тени тополей у обочины дороги и спокойно дожидались пешехода. Один из них, молодой безусый паренек без рубахи, в синих бриджах, сидел в седле на тонконогом терском жеребце, небрежно закинув на луку седла правую ногу; на лоснящейся от пота груди его перекрещивались тонкие ремни шашки и кобуры нагана, поперек седла, под ногой, виднелась новенькая французская винтовка. Другой был уже стар, кряжист и не позволял себе поблажек: одет полностью, под ним пегая невысокая кобыла («в бою на ней хорошо», — отметил Сергей) стояла спокойно, вооружен как молодой, лишь винтовка старая. Он внимательно разглядывал приближающегося коробейника.
— День добрый, станичники! — поприветствовал их Волох, не замедляя шага.
— Добрый… — отозвался старший, не сводя с него изучающего взгляда.
Молодой равнодушно скользнул взглядом по коробу, прилипшей к телу залатанной холщовой рубахе, паре висевших на бечевке через шею лаптей, засученным до колен штанам и запыленным ногам незнакомца.
— Стой! — негромко скомандовал он, видя, что коробейник и не думает останавливаться. — Куда прешь мимо поста? Подойди…
Волох послушно подошел и стал перед лошадиными мордами.
— Куда идешь? — начал допрашивать молодо».
— В станицу.
— За каким хреном она тебе нужна?
— Да так… — путник пожал плечами. — Отдохнуть малость, товар на хлебушек сменять…
— Что в коробе-то несешь?
— Да так… Сатин, ситчик…
— Постой, — перебил его старший. Он наклонился в седле и, сверля взглядом короб, спросил Волоха: — Ты откедова идешь?
— С Невинки… А что?
Казак резко выпрямился.
— С Невинки, говоришь… Прошка, останешься здесь, а я этого к атаманше сведу.
— На што он тебе сдался! — лениво ответил Прошка. — Небось и сам дойдет…
— Тебе сказано — знать надобно!
— Ну валяй! Тебе с горы видней…
Шевельнув поводьями, старший выехал на дорогу.
— Пошли, коробошник…
— Пошли, — покорно отозвался Волох.
Илья с Федькой умудрились проскользнуть в сотне шагов от степного дозора. Разомлевшие казаки валялись в траве, о чем-то негромко переговаривались. Неподалеку от них понуро стояли кони, лениво помахивая куцыми хвостами.
Горбунов ящерицей скользил в траве, увлекая за собой Федьку, который только дивился неутомимости разведчика, стараясь подражать его гибким, вкрадчивым движениям. Но «бегать» на брюхе было не так-то просто. Когда казачьи лошади исчезли за крохотным курганчиком, он схватил Илью за ногу.
— Погоди, давай передохнем маленько…
— Терпи, казак, — командиром будешь! — подбодрил его Горбунов, не оборачиваясь. — Видишь, впереди два стога? Там загон для скота. Там передохнешь до вечера… Подбери язык, уж недалече…
Федька согласно мотнул головой. Однако до загона добирались почти целый час тем же способом, и он окончательно выбился из сил, пока они заползли в тень одного из стогов. Илья внимательно осмотрелся, но ничего подозрительного не заметил.
Федька, тяжело дыша, блаженно вытянулся на спине.
— Так как, денщик, теперь пойдешь в разведку? — насмешливо окликнул его Илья.
— Пойду, — сердито ответил ординарец. — А ты не больно зубоскаль-то… Насобачился на брюхе лазить и радуешься!
— А ты ничего. Язык ниже брюха вывалил, а брыкаешься…
Федька закрыл рот. Помолчали, наслаждаясь покоем.
— Илья, а где комиссар?
— В станицу придем — узнаем.
— А здесь долго будем?
— Я ж сказал: до вечера… Что, спать хочешь?
— Хочу! — с вызовом бросил Федька.
— Спи, — спокойно ответил разведчик.
Федька больше ничего не спрашивал. Через минуту он уже мирно посапывал, намаявшись после бессонной ночи.
— Помощничек… — с завистью пробурчал Илья, покосившись на напарника.
Ему-то спать было нельзя, а впереди была еще одна бессонная ночь…
Утопающая в зелени садов и стройных тополей станица казалась вымершей. Все живое попряталось в тень. У околицы повстречалась группа конных казаков, видимо, отправлявшихся сменять дозорных. Проехали мимо молча, окидывая Волоха равнодушными взглядами, сдержанно покивали в знак приветствия его конвоиру. Тот так же молча кивал в ответ. Повстречалась неведомо куда бежавшая с высунутым языком собака. У одного дома барахтались в пыли куры. Длинноногий белый петух сонно присматривал за ними, стоя в стороне, как урядник в казарме.
«К дождю», — отметил про себя Сергей, покосившись на кур.
Впереди показалась церковь. Они подходили к майдану, когда впереди послышался дробный перестук множества копыт, и навстречу им из-за деревьев вынырнули всадники, человек пять.
Конвоир тронул коробейника за плечо:
— Стой!
Волох остановился, чувствуя, как бешено застучало в груди, как непрошеное волнение стиснуло горло: он увидел несущуюся впереди всадницу на сером в яблоках скакуне.
Гордо запрокинута голова, прикрытая серой каракулевой папахой, в которую она запрятала густые черные волосы. На белом, не тронутом загаром лице четко выделялись черные нахмуренные брови. Зеленый френч, перетянутый на тонкой талии офицерским ремнем, казалось, готов был лопнуть на высокой груди. Серые бриджи мягко обтягивали бедра и стройные ноги, на которых красовались хромовые сапожки с вытяжками и высокими каблуками. На ремне висела кобура с пистолетом, а на тонком, перекинутом через плечо ремешке, украшенном серебряными бляшками, легкая шашка. Во всем облике всадницы было так много очарования и властности, что ею можно было только любоваться и подчиняться ей, не раздумывая.