— Бери автомат, — буркнул Дегтярев. — Да поаккуратней с ним — он не так прочен, как твоя голова.
Любил поворчать сержант Дегтярев. Как и многие ворчуны, был он добрейшим парнем и старательно скрывал истинную свою натуру. В положении командира это часто необходимо, — а то ведь иные злоупотреблять твоей добротой начнут, — вот почему Плотников извинял Дегтяреву его грубоватый тон…
По-прежнему пустынна река, и вряд ли переправа начнется глубокой ночью, но нельзя спускать глаз с воды. Чего не бывает на войне! Оганесов тоже у перископа сидит, следя, не вспыхнет ли в небе ракета — тревожный сигнал Молодцова. Не хочется думать об этом, а следить надо…
Тьма в перископе то словно редеет, то сгущается: набегают с легким звоном черные волны, топят контуры прибрежных увалов и слабый блеск реки. Это в глазах темнеет от напряжения, надо тряхнуть головой — сразу схлынет черный туман и пропадет звон в ушах.
Становится ознобно — не то от бессонницы, не то от сырости — двигатель успел остыть. А все же сон подкрадывается, как опытный диверсант. Прогоняешь, а он подкрался с другой стороны: вспоминается, как чудо, как недосягаемая мечта, жестковатая холостяцкая постель…
Где только не спал Плотников! В кузове грузовой машины на полном ходу. На днище грохочущего по бездорожью танка. Сладко дремлется на широкой танковой корме, если едешь десантником! Особенно в холод и слякоть. Упрешься спиной в башню, положишь мокрые, оледенелые ноги на горячее жалюзи, из-под которого обдувает тебя жарким ветром, и так уютно, словно вернулся в детство, на деревенскую теплую печку, прижался к теплой трубе и слушаешь материнские сказки. Качает танк на ухабах, а тебе чудится — это злая буря качает ковер-самолет, на котором летишь навстречу красивым и страшным чудесам…
Но слаще всего спится в жаркий день в поле или в лесу. Разбросишь руки во всю ширь, и трава растет меж пальцами, щекочет лицо и шею, бегают по горячему телу муравьи, а ты спишь, все слышишь и чувствуешь, как земля высасывает из тебя усталость. По первой команде вскакиваешь упругий и свежий, налитый силой.
Став офицером, Плотников уже не спал на маршах. И на привалах в последнее время спать тоже не приходится. Когда солдаты отдыхают, у политработника больше всего хлопот… Великое дело на войне уметь не спать, когда голова тяжелее свинца…
— Оганесов, не дремлешь?
— Зачем спрашивать, товарищ старший лейтенант? — обиженно отозвался водитель. — Как можно спать, когда нельзя спать!
— Прости, Оганесов. Меня вот разморило, решил голос подать.
— Меня тоже маленько качает, товарищ старший лейтенант. Да вы не бойтесь, Оганесов привычный. Вы бы поспали.
Плотников улыбнулся и серьезно сказал:
— Нельзя, Оганесов. Нельзя нам спать…
Часовая стрелка подкралась к цифре 2, глухая тишина стоит над рекой, слышно лишь, как тихо бормочет вода за броней, и, кажется, бесконечно плывешь куда-то посреди спящего китового стада — черных прибрежных холмов.
— Оганесов, у тебя есть девушка?
— Как же, товарищ старший лейтенант! Скоро два года ждет, письма хорошие пишет. Отслужу — жениться буду. Приезжайте на свадьбу…
Тьма внезапно отпрянула от перископа, и еще до того, как Оганесов выпалил: «Ракета, товарищ старший лейтенант!» — Алексей резко крутанул прибор назад. Яркая звезда всходила по крутой дуге над самой рекой, километрах в двух от разведчиков. «Не та!» — облегченно подумал Плотников. Достигнув вершины дуги, звезда внезапно раскололась на три разноцветные искры… Та самая!..
* * *…Соскользнув с брони в реку, Молодцов сразу почувствовал: вода теплее ночного воздуха. Так бывает в августе. Сначала Молодцов решил проплыть до края камышей, чтобы бесшумно выйти на берег, а там выжать одежду и темными прибрежными низинами отправиться в путь. Но чем дальше он плыл, тем меньше хотелось ему выбираться из воды. Только почему он должен выбираться? Разве они не приплыли сюда по реке? Целый экипаж да еще с машиной! Конечно, замаскировались как следует, но ведь машина! А тут одна голова над поверхностью. Кочка, клок пены, чурка. Кто углядит в этакой темени? И течение тут вон какое — в два раза скорее, чем посуху, до своих доберешься.
Молодцов осторожно достал из кармана пластмассовый мешочек, надул слегка, чтобы едва-едва удерживал над поверхностью. Все-таки в сапогах да с автоматом плыть трудно. Теперь помогал мешок, и стало легко, весело, даже радостно оттого, что вот он, сильный и хитрый, невидимый и неслышимый, плывет через тыл противника с важным донесением.
…Когда в темноте, недалеко от Молодцова, возник силуэт легкой плавающей машины, разведчик мало обеспокоился. Он уже проскочил незамеченным мимо плавающего танка и бронетранспортера и все время ждал новых подобных встреч. Лишь поглубже ушел в воду — по самую пилотку — и перестал грести, доверяясь быстрому стрежневому потоку. Вода все дальше уносила разведчика с курса машины, и чувство опасности начинало пропадать, когда амфибия, сильнее заурчав мотором, повернула на пловца. Маневр этот мог быть случайным, однако Молодцов насторожился. Машина, увеличив скорость, шла прямо на него. Он уже замечал белую линию бурунчика под ее широким, как у парома, носом.
Положение еще не казалось Молодцову слишком опасным, и сдаваться он не собирался. Набрав полные легкие воздуха, погрузился в глубину, выпустив из рук мешок. Пилотку тоже унесло, но бережливый Молодцов о ней даже не подумал. Он был отличным ныряльщиком и больше минуты греб изо всех сил под водой в сторону берега, надеясь, что люди в машине видели только подозрительный предмет и погонятся за уплывающим мешком. Он уже задыхался и все же выныривал медленно, опасаясь всплеска. Вынырнул, как и рассчитывал, в тени крутого прибрежного увала, сразу перевернулся на спину, отдыхая и следя за амфибией. Теперь он поменялся местами со своими преследователями и видел машину отчетливо, в то время как люди в ней должны были видеть там, где он плыл, лишь черное отражение высокого берега. Машина с приглушенным двигателем тихо скользила носом вниз по течению, мешка он не различал — то ли просто незаметен, то ли его скрывал борт плавающего автомобиля. Молодцов с тревогой думал: что же решат его преследователи, выловив из воды индивидуальное «плавсредство»? Успокоятся или начнут искать хозяина мешка?
Внезапно нос машины начал описывать циркуляцию, нацелился на Молодцова, и снова под ним закипела белая полоска. Это казалось невероятным. Молодцов абсолютно был уверен, что из машины его сейчас нельзя разглядеть, и все же она шла безошибочно. Опять нырнул, опять, сколько мог, греб под водой и тихо-тихо всплыл, выставив из воды только лицо. Еще не передохнув, различил машину выше по течению и гораздо ближе от себя, чем в первый раз. И снова она уверенно развернулась в его сторону, приближаясь малым ходом…
Он нырял еще раза три или четыре, но упорный преследователь не отставал, после каждого всплытия Молодцова оказываясь все ближе и ближе. Исход борьбы уже не вызывал сомнений. Железное тело разведчика словно размокало в воде, становясь тяжелым и рыхлым, сердце, не знавшее прежде усталости, отчаянно билось, как запутавшаяся в сети рыба. Было что-то зловеще-жуткое в безмолвном, упорном и неотступном преследовании человека плавающей машиной среди непроглядной прибрежной тьмы. Молодцов до службы увлекался охотой, и теперь он знал, как чувствует себя загнанный зверь, по следу которого идет сильная, опытная, свирепая лайка.
В какой-то момент пришла мысль о близком береге. Молодцов, уже не таясь, рванулся к нему, но тотчас услышал шорох шагов возле кромки воды, чью-то негромкую команду. И там его ждали.
А машина совсем близко, нос ее слегка отворачивает, чтобы не потопить человека, и две темные фигуры поднялись над низким бортом, готовясь подхватить пловца. Амфибия не бронирована, ее легко изрешетить автоматным огнем, но стрелять в воде без мешка стало невозможно. Да он и не имел права стрелять, не исполнив последнего долга.
Молодцов поспешно выдернул стальной цилиндрик из нагрудного кармана и разжал пальцы… Теперь, когда донесение на дне реки, оставалось предупредить товарищей. Хлебнув воды, он кое-как вытащил из другого кармана ракетный патрон, крепко зажал его в кулаке и, поймав мокрый шнурок, дернул.
Сухой хлопок гулко ударил по воде, и шипящая белая трасса вертикально ушла вверх. Почти в то же мгновение с борта амфибии хлестнула автоматная очередь — там, наверное, боялись, что пловец сделает еще что-то, что обязан сделать…