Я осмотрел берег, заметил, что острый, словно кариозный зуб, камень, подмытый морем, с осени державшийся на тонюсенькой перемычке, наконец-то обвалился, и подумал, что надо будет доложить об этом начальнику заставы. И еще что-то новое, белое, лежало на отмели. Поглядев в стереотрубу, я понял — доска, выброшенная морем, измочаленная о камни.
От бухты по расщелине поднималась дорога. Дальше она бежала по полого опускавшемуся полю к крайним домам поселка Приморского. Слева or поселка, на отшибе, четким прямоугольником оград и заборов выделялась застава с длинноногой вышкой над нашим двухэтажным домом. За вышкой была другая ограда и еще дом поменьше. Там жил наш начальник капитан Суровец Евгений Спиридонова со своей дочкой Ниной и женой тетей Машей. Там в холостяцком одиночестве жил и старшина заставы прапорщик Сутеев Иван Иванович.
Отличная вещь — стереотруба, все видно. Я разглядел даже разжиревшую на казенных харчах дворнягу Кнопку — предмет неистребимой ненависти всех наших служебных собак. Потом скользнул взглядом по поселку, по дороге, ведущей к бухте, и стал осматривать берег, камни у берега, морскую даль.
На высоте было довольно прохладно. Но я не забивался в стеклянную середину вышки. Мне нравилось стоять на ветру, слушать эту великую тишину, обозревать знакомый до мелочей мой мир и чувствовать удовлетворение от его неизменности. Так, наверное, олимпийские боги со своим знаменитым спокойствием созерцали землю, замечая каждый шаг каждого живого существа…
И вдруг я услышал сухой хлопок, донесшийся откуда-то снизу, из густого сосняка на обрыве. Я оглядел сосняк и успокоился, решив, что это камень. Когда они с обрыва падают, бывает, еще и не так бьют.
Тут зазуммерил телефон, я схватил трубку, услышал сердитый голос дежурного по заставе:
— Что слышно?
— Все в порядке.
— Докладывают: вроде выстрел.
— Камень, наверное…
— Ка-амень, — передразнил он. — А ну проверить!
Оставив Игоря наблюдать, я спрыгнул на землю и быстро пошел по склону, оглядываясь на вышку, стараясь, чтобы она все время была видна мне. Все нависавшие опасные камни были у нас наперечет, и не составляло труда осмотреть их, проверить, какой сорвался. Но чем дальше я шел, тем меньше верил в это. Больно уж звук был непохожий; и верно, как выстрел, только не такой, к каким мы привыкли на стрельбище, — короткий, сухой. Сосняк цеплялся за куртку, камни попадались под ноги все какие-то скользкие, неустойчивые. Известно же, когда торопишься, даже на знакомой тропе встречаешь массу препятствий. Это я давно понял: чтобы препятствий было меньше, надо почаще ходить знакомыми тропами в необычном темпе. И давно уж не сердился на начальника заставы, восполнявшего тишину нашего участка границы учебными тревогами. Побегаешь да поволнуешься, спокойней будешь, когда надо не волноваться.
Я бежал по склону, все больше взвинчивая себя подозрениями. Голова работала ясно, и будто ноги были сами по себе, а голова сама по себе, плыла где-то в стороне, спокойно оглядывала, обдумывала увиденное да услышанное.
Наверное, потому так и получилось, что ноги пробежали подозрительное место, а глаза зафиксировали его. Я остановился, еще не понимая, что же привлекло внимание, вернулся, осмотрелся и увидел на белом камне небольшое пятно еще не почерневшей крови. Мне стало холодно: с детства не терпел вида крови и отворачивался даже, когда в медпункте кололи палец. Но тут отворачиваться было никак нельзя. Я плюхнулся на землю и прислушался. Под обрывом вздыхало море, лениво пересыпало гальку на берегу. Где-то далеко вскрикивал сиреной скучающий в одиночестве теплоход.
Совсем успокоившись и даже чуточку устыдившись, я собрался встать, но вдруг рядом услышал тяжелое дыхание и увидел в кустах что-то шевельнувшееся темное.
— Руки вверх!
Никто, не ответил. Полежав немного, я вскочил, коротким броском пересек поляну. Под кустом лежала коза, испуганно смотрела на меня большими глазами.
— Тьфу, чертовка рогатая! — выругался я и оглянулся: не видел ли кто моего конфуза. — Что, поранилась?
Осмотрев козу, я увидел на животе два кровяных пятнышка, темневших симметрично, как соски. Сначала подумал, что она шла и напоролась на сучок. Но как могла пораниться сразу с двух сторон? Может, не она поранилась, а ее поранили? И кровяные пятнышки — входное и выходное отверстия? Значит, непонятный звук был-таки выстрелом?