Выбрать главу

И вот еще один провал. Седоусый… Или нет? Или, может быть, обошлось? Очень хочется верить, что все в порядке и Искра получила пароль от наших, а не из рук ДС.

…Цыпленок завозился у двери и вернул меня из прошлого в настоящее. Я надорвал бандероль на «Картеле», выудил сигарету; Петков, присев в ногах, подтолкнул щелчком коробок со спичками.

— Все хорошо, Багрянов, — сказал он. — Но не пора ли заняться делом? Как чувствуете себя?

— Прилично.

— Тем лучше. Может быть, еще разок освежим вопрос о том, зачем, почему и с какой целью?

В самом Петкове и его поведении есть что-то от кота. Он гибок, мягок и способен, замерев, часами сидеть, как кот у мышиной норки. И горе мышке, решившей, что он, устав ждать, удалился восвояси! Прыжок, когти вон — и конец забавам! Так было на бульваре Дондукова, когда я позволил Петкову обвести себя вокруг пальца, полагая, что он не рискнет пойти в открытую. Так обстоит дело и теперь, когда логике вопреки он так и не пустил в ход те зацепки, что я подкинул ему на конспиративной квартире… Чего он ждет?

— Не понимаю, — сказал я, гася сигарету. — Какой толк тратить время на перепевы старой мелодии? Ничего нового я не прибавлю, и не потому, что не хочу, а просто где его взять — новое? Меня перебросили вслепую: дали пароль, часы рандеву и снабдили словесным портретом того, под чьим на чалом я должен был работать. Вы же профессионал, Петков, и понимаете, что в моем деле лишние знания — минус, а не плюс.

Петков пожал плечами и поправил галстук. Сегодня он был не в свитере, а в новеньком синем костюме и крахмальной рубашке. Жесткий ворот подпирал шею, выдавливая на ней красную полоску.

— Багрянов, — сказал Петков очень тихо и пригнулся ко мне. — А как быть с улицей Графа Игнатьева, Багрянов?

Конец?… Левое веко дергалось, и мне никак не удавалось привести его в порядок. Петков ждал; спичечный коробок в его руке совершал прыжки и кульбиты, становился на ребро. Вид у Петкова был скучающий; он даже не давал себе труда торжествовать, хотя имел на это основания.

— Что вы о ней знаете? — сказал я, стараясь, чтобы голос звучал достаточно спокойно.

— О конторе и вашей роли в ней все.

В голосе Петкова не было издевки, даже простого упрека не было. Он говорил о моем поражении как о чем-то отвлеченном, не имеющем существенного значения. В принципе я ждал, что ДС когда-нибудь нащупает старую контору на улице Игнатьева, но не предполагал, что так быстро, — чиновникам Дирекции пришлось перевернуть тонны архивных бумаг, связанных с сотнями Багряновых.

— Поздравляю, — сказал я сухими губами. — Чистая работа.

— Нормальная, — сказал Петков и подбросил коробок, поймал, поставил на ребро. — Теперь вам будет легче перейти к правде, не так ли?

Я кивнул и облизнул губы. Они просто лопались от сухости.

— Поговорим сейчас или отложим? — сказал Петков.

Он давал мне время — лазейку, чтобы привести мысли в порядок, но я не знал, могу ли воспользоваться. С тем же успехом лазейка превращалась в ловушку при условии, что Петков собрал достаточно сведений.

— Надо написать? — сказал я.

— Пока расскажите. Не торопясь, по порядку.

…Два часа прошли на грани прострации. Очевидно, порой я терял нить рассказа, ибо Петков перебивал меня, возвращая на нужные круги. Семь кругов ада, доставшихся на мою долю. Пачка «Картела» опустела едва ли не на треть, а под потолком комнаты грозовыми тучами плавал слоистый черный дым.

— Любопытно, — сказал Петков, подводя итог. — Значит, контора использовалась как почтовый ящик? И вы всерьез хотите меня в этом убедить?

— Но это именно так!

— Ваш Центр столь расточителен, что способен ухлопать десятки тысяч для того, чтобы вы били баклуши, тратя два часа в неделю на игру в «дайте мне — я передам»? Басни, Багрянов!

Лицевые мускулы не слушались меня, и я догадывался, что Петкову нетрудно прочесть на моей физиономии одно-единственное, над всем превалирующее чувство — отчаяние.

— Как хотите, — сказал я устало. — Откровенно говоря, мне на все плевать. Доказательств у меня нет, и предложить мне нечего. Контора действительно служила почтовым ящиком; потом кто-то наверху счел, что расходы слишком велики, и меня отозвали.

— Кто выходил на связь?

— Всегда один и тот же. Толстенький, круглая лысина, голубые глаза. Письма приходили по почте; он являлся за ними каждый нечетный день недели и забирал… Допросите Марию, она работала у меня и может все подтвердить!..