Видингер вдруг оживился. Все, что уходит в политическую сферу… Какие хорошие слова! Скандал предотвращен, и он мог вздохнуть свободно. Его беседа с Ловким не была напрасной. Она будет дополнительной гарантией.
«Так я себе и представлял. — подумал Шельбаум. — Замять и скрыть события, а политических противников схватить руками в лайковых перчатках». Он видел, как просветлели лица гофрата и старшего прокурора. Им указан наиболее удобный путь отступления.
— Что же с убийцей? — медленно спросил Шельбаум.
— С каким убийцей? — спросил судебный следователь.
«Мой бог, — подумал Шельбаум. — Они, кажется, совсем забыли, что за последние две недели дело Фридемана стоило трех человеческих жизней».
— Убийцей Цондрака и его жены, — сказал обер-комиссар. — Одновременно по-видимому, и убийцей Деттмара.
— Где же он у вас? — спросил судебный следователь.
— У нас его нет, но я знаю, кто он.
Гномообразиый старший прокурор взорвался:
— Почему вы позволяете ему гулять на свободе?
— Я могу его уличить во многом другом но не в этих убийствах, — сказал Шельбаум.
— Почему вы не арестуете его на основе имеющихся улик?
— Не хочу упреждать отдел «С», — сказал Шельбаум. — Воз можно, он намерен осуществить арест.
Начальник секции из министерства внутренних дел покачал головой.
— Оставьте его себе, — сказал он и, обращаясь к старшему прокурору, добавил: — Судите его, но при этом учтите мнение господина министра. До свидания, господа.
Сопровождаемый секретарем и пожилой дамой, которая взяла с собой протокол, он вышел из кабинета. Старший прокурор невинно что-то проворчал.
— Я надеюсь, вы найдете доказательства, — сказал он Шельбауму. — Доказательства неуязвимые и неопровержимые.
Зазвонил телефон. Трубку взял сам гофрат.
— Эксперты — сказал он Шельбауму. — Установлено, что на рукоятке ножа которым был убит Деттмар, обнаружена типографская краска.
— Типографская краска! — вскричал обер-комиссар — Первое доказательство! Идемте, Алоис! Извините нас, господа.
* * *— Какая красота, — сказал Шельбаум.
В водах Старого Дуная купалось вечернее солнце, и вместе с его отражением в легком розовом свете колебалось очертание веранды. Обер-комиссар сидел за рабочим столом Фазольда и добродушно рассматривал стоявшего перед ним Ланцендорфа.
Молодой человек ощупывал бинт вокруг своей головы и болезненно морщился.
— Если бы не господин Маффи, то лежать бы мне в гробу, — сказал он.
Шельбаум согласно кивнул. Вместе с Нидлом он подъехал к дому художника сразу после того, как Маффи перепрыгнул через забор и обезоружил Фазольда. Ланцендорф отделался легким ранением. Фазольда же Маффи ранил в руку, и в данный момент врач оказывал ему первую помощь. «Беда с этим Маффи, — думал Шельбаум, — у него прекрасные профессиональные качества и так мало человеческих».
— Фазольд действительно?… Я думаю, он фактически является?… — Ланцендорф был не в состоянии заканчивать фразы.
Шельбаум вновь согласно кивнул.
— Если у вас нет больше вопросов, я пойду домой, — устало произнес Ланцендорф.
— Заблуждаетесь, дорогой мой. Вы поедете к Карин Фридеман.
— Вы же знаете, что это бесполезно.
— Случайно я осведомлен лучше вас, — сказал Шельбаум и взял конверт со стола. — Пока на вас наматывали тюрбан, я написал Карин это письмо. Передайте его, и все будет в полном порядке.
Он сунул конверт ему в руку и вышел вместе с Петером в сад, вход в который охранялся двумя полицейскими. Вокруг дома толпились любопытные, и Шельбауму с трудом удалось пробиться к машине.
— Передайте привет Карин. Утром в субботу я буду у нее. Большого счастья вам, молодой человек, — сказал он, прощаясь.
Затем Шельбаум вернулся в дом. Из коридора он открыл дверь в спальню. Фазольд сидел на кровати, врач накладывал ему бинт на раненую руку.
— Легкое ранение в мякоть, — сказал врач, упаковывая свои инструменты. — Можете спокойно начинать допрос.
— Тогда приступим, Алоис, — распорядился обер-комиссар и вместе с Нидлом прошел на веранду.
Маффи придвинул к письменному столу стул для Фазольда, а сам с блокнотом в руке приготовился вести протокол.
— Опустите шторы, Маффи, — сказал Шельбаум и повернул настольную лампу так, чтобы она светила в лицо Фазольду. — Одно уясним с самого начала, — медленно начал обер-комиссар. — Вы не художник Вернер Фазольд, и его вы никогда не знали. Последнее в вашу пользу.