Выбрать главу

Как и говорил Казимир, на место лагеря Боброка они прибыли только к вечеру. Скакавший первым Казимир остановил коня перед остатками потухшего костра. С ветвей одного из деревьев, окружавших поляну, спрыгнул человек и подбежал к нему.

— Туда, — коротко сказал он, указывая рукой направление.

Но его слова были излишни, потому что в ту сторону вели две глубокие борозды от колес. Быстро осмотрев пустую поляну, на которой не было обнаружено ничего заслуживающего внимания, отряд двинулся по оставленной колее. Впереди всех шел напарник Казимира, поджидавший их прибытия на дереве, за ним ехал сам Казимир с десятком латников, и лишь затем на рослой, с огромным крупом кобыле ехал боярин Адомас. И хотя вместо обычного седла под ним было что-то среднее между седлом и мягким стульчиком, дорога его изрядно утомила. У него ломило позвоночник, болели тазовые кости и бедра, к горлу подкатывал и не давал дышать сухой першистый комок.

Однообразие медленного движения начало постепенно укачивать боярина. После бессонной ночи он все чаще закрывал глаза, и вдруг внезапно остановившаяся кобыла чуть не заставила его вылететь из седла-кресла. Схватившись за рукоять длинного охотничьего ножа, боярин повел глазами по сторонам и вздрогнул. Прямо под копытами лошади лежали один возле другого три трупа. Соскочивший с коня Казимир уже нагнулся над ними.

Это были те его люди, которых он оставлял на поляне и которые после ухода отряда Боброка пошли за ним следом. Все трое были поражены стрелами. С холодком, невольно пробежавшим по коже, Казимир отметил про себя меткость стрелков. Да, встреча с такими ничего хорошего не сулила, и, не будь рядом боярина, он предпочел бы ехать подальше от головы колонны.

Приказав выслать вперед разведку, боярин пропустил мимо себя десятка полтора всадников и лишь потом тронул кобылу с места.

Следы привели на берег спокойно несущей свои воды лесной речушки. Низкие заболоченные берега густо поросли осокой и тальником, к чистой воде вела узенькая, прорубленная в кустарнике тропинка. В самом ее начале, посреди небольшой поляны, стояли два пустых распряженных воза. Рядом с ними, на земле пузырилась гора брошенной холстины. Следы конских копыт вели по тропинке к воде, и на противоположном берегу, чуть ниже по течению, они виднелись снова, исчезая в береговом кустарнике.

Приподнявшись на стременах, боярин зорко всматривался в пустынный берег, как вдруг неясный шум сбоку привлек его внимание. Обернувшись, он увидел, что возле одного из возов, спешившись, стоят двое его дружинников. Один, вцепившись товарищу рукой в горло, старался дотянуться до его руки, сжатой в кулак и отведенной назад.

Казимир, перехватив взгляд Адомаса, поднял коня на дыбы и очутился возле дружинников. Свистнула плеть, обвилась вокруг сжатой в кулак руки. Кулак разжался, и на землю упало несколько тускло блеснувших кружочков. Казимир соскочил с коня, быстро подобрал их, подошел к наблюдавшему за ним боярину, протянул ему ладонь, на которой лежало несколько золотых монет. Адомас взял одну, поднес к глазам, его губы скривились в усмешке. Именно то, что он и предполагал, только услышав об этих возах. В его руках была золотая монета московской чеканки. Вот почему возы были так перевязаны и охранялись даже от своих людей.

— Спешили они, боярин. Видно, погони нашей опасались. Вот и зацепили мешком за сучок.

Адомас бросил монету в ладонь Казимира, вытер о конскую гриву пальцы.

— Обоих в железо. А как вернемся — в погреб, — отрывисто бросил он, даже не взглянув на провинившихся. — Или нет, постой, — с улыбкой остановил он бросившегося выполнять его приказание Казимира. — Пусть первыми идут на тот берег. И пусть не я, а бог будет им судьей.

Он с интересом смотрел, как оба дружинника медленно, один за другим, спускались по тропинке к воде. Цепочкой двинулись за ними остальные всадники.

Что заставило его рывком натянуть поводья и нырнуть с конем в кусты, обступившие поляну, он точно сказать не мог. То ли расслышал звон летящей стрелы, или просто сработал инстинкт самосохранения, так сильно развитый в нем с детства. Но, прежде чем посланные вперед дружинники стали падать с коней, он был уже в кустах и выглядывал из-за ствола толстого дерева. Снова просвистели в воздухе стрелы, и еще двое воинов, взмахнув руками, повалились на землю. И прежде чем уцелевшие сумели вырваться из зарослей кустарника, еще двое из них были сбиты с коней.

Адомас зябко передернул плечами, вытер со лба холодный пот. Шесть стрел и шесть трупов. Да, Боброк знал, кого брать себе в попутчики.

— Боярин, я знаю эти места, — прозвучал у него над ухом голос Казимира. — Верстой ниже будет еще один брод. Если разрешишь, я незаметно переправлю там сотню и ударю на московитов сбоку. Мы зажмем их с двух сторон, и золото московского Дмитрия будет наше.

Золото, опять золото! Проклятый металл! Оно слепит людям глаза и отбирает у них последние крохи разума. Разве не ясно, что на противоположном берегу обыкновенное прикрытие, какой-нибудь десяток стрелков? И если все они такие лучники, то изрядно проредят отряд Адомаса еще до того, как дело дойдет до рукопашной.

А самое главное: из-за чего он должен рисковать? Особенно сейчас, когда солнце прячется за ветви деревьев и в лесу вот-вот наступит темнота. Тем более что он уже узнал все, из-за чего пустился в это рискованное преследование.

— Домой, в замок, — зло прошипел Адомас в лицо Казимиру.

3

Его разговор с великим литовским князем состоялся на следующее утро после возвращения в замок.

Ягайло внимательно выслушал Адомаса, ни разу не перебив и не задав ни одного вопроса. Нахмурив лоб, он некоторое время смотрел на боярина, затем отвел глаза в сторону.

— Ты брал с собой три сотни. Кто мешал тебе взять их десять? Кто мешал окружить весь лес, чтобы навсегда забыть о Боброке и его золоте?

— Великий князь, я хорошо знаю боярина Боброка. Таких берут не числом, а хитростью.

— Но тогда для чего у меня ты? — с иронией произнес Ягайло. — Чтобы не мешать Боброку разгуливать по Литве как по своей Москве?

— Великий князь, пока Боброк бегает от нас по лесу, он не страшен. Нам опасны его связи, письма, золото. Я окружу урочище, где он прячется, засадами и секретами, я направлю в лес своих лазутчиков. Я каждый день буду стягивать вокруг него свою петлю вер туже и туже. И настанет час, когда он, живой или мертвый, будет в моих руках.

Ягайло фыркнул.

— Можешь не стараться, боярин. Не сегодня-завтра я двину войско на московского Дмитрия. Что тогда какой-то скитающийся по моим лесам московит, будь он даже самим Боброком?

Адомас нервно провел рукой по лбу.

— Великий князь, насчет твоего похода я и пришел говорить с тобой.

— Говорить о походе? — удивился Ягайло. — А что ты смыслишь в воинском деле, боярин? И о чем нам говорить? У меня сейчас пятьдесят тысяч войска. Когда мой меч нависнет над Русью с запада, двинется с юга и Мамай.

— Великий князь, ты хорошо подсчитал свои силы. А знаешь силы своих врагов?

— На Псковщине всего пятнадцать тысяч русичей, на Брянщине — двадцать. Все остальные войска в Москве и Коломне. Они против Мамая, которого Москва страшится пуще всего. Мне нечего бояться, боярин, я все рассчитал.

— Великий князь, ты видишь своего врага только на востоке. А разве нет их у тебя на юге, на западе, на севере?

— На литовских рубежах везде покой.

— Пока, великий князь. На русских кордонах тоже тишина, но разве не нависла над ними смертельная угроза? Я рассказывал тебе о моем разговоре с русским воеводой Богданом и о том плане, что замыслили против Литвы московский Дмитрий с Боброком. Я тогда не поверил воеводе, а сейчас верю. Иначе для чего появился в Литве сам боярин Боброк? Зачем с ним два воза московского золота? А может, были и другие возы? Куда золото идет из Москвы? Ясно, что к друзьям Руси, а значит, врагам Литвы. Но к каким? Откуда ждать Литве удара в спину, когда ты поведешь свои войска на Русь?

Ягайло зло сверкнул глазами.

— Я завтра же прикажу усилить свои западные и северные крепости и гарнизоны. Я прикажу двинуть на границу со степью несколько конных полков. Я замкну все свои кордоны на крепкий замок. В комнате раздался дребезжащий смешок Адомаса.