— Из тех, что прилетят?
— Из тех, товарищ маршал. И еще… Есть просьба…
— Слушаю.
— Моих людей, которые прибудут, не нужно никому показывать. Пусть отправляют сразу на хутор, что на стыке двух проселков. У меня там «Логово».
— Тоже код?
— Конечно, товарищ маршал, но знаете его пока вы один.
Маршал снова, как полчаса назад, остро взглянул на Седого. Молча кивнул. Потом спросил:
— Никому?
— Ни одному человеку…
— Верю я в тебя, капитан… Ой как верю! Если бы все понимали так свою задачу. Давно бы войну выиграли… Людей твоих будет встречать мой адъютант.
— Спасибо, товарищ маршал.
— Слушай, что я тебя напоследок хотел спросить… Ты уж не смейся над стариком… Тебе страшно бывает, когда ты по тылам ходишь?
— Конечно… Все ведь знают, что такое гестапо. Только я бы им не дался. У меня под ремнем всегда «лимонка» да еще в чугунном чехле… Граната-неразлучница.
— И сейчас с собой?
— И сейчас.
— Покажи.
Седой достал из-за широкого ремня гранату. Маршал взял «лимонку», подержал ее на весу.
— Неразлучница… Хм… А если есть еще шанс?..
— Нельзя рисковать. Там про шанс не думаешь. Мысль одна — как бы не попасть в их руки.
— Ты прав, капитан… Такая у тебя работа. Ну прощай. Еще раз желаю удачи… и возвращения.
— Спасибо, товарищ маршал… Постараюсь выполнить задание. Ну… и вернуться.
Седой вытянулся, отдал честь и, мягко ступая по коврам, вышел из комнаты.
Не успел Седой сойти с крыльца дома, в котором остановился командующий, как попал в мощные объятия крупного усатого человека.
— Ваня! — вскрикнул Долгинцов и обнял старого друга.
— А я вот, видишь, поджидал тебя, — хитро подморгнул капитану грузный человек с полковничьими погонами. — Думаю, улетит ведь фокусник, и не увидимся.
Они подружились в начале войны. Иван Авксентьевич Шашырев был командиром дивизионной разведки, куда Седого направили для прохождения службы.
Фронтовая дружба возникает внезапно и надолго. Зачастую цементом этой дружбы является совместно пролитая кровь. Случилось так, что они дрались в одном окопе, когда дивизия попала в окружение. Потом война разбросала их по разным фронтам. И вот встреча. Шашырев носил уже чин полковника и занимал соответствующую должность, но в обращении остался прост и трогательно наивен, потащил Седого в свою комнату, достал коньяк, консервы.
— Как я рад, что ты жив, Андрюша… — бубнил он, разливая коньяк. — Много слышал о тебе и все думал: до коих пор он будет ходить по лезвию ножа?
— До сих, — улыбнулся Седой, — до конца войны, Ваня.
— Ну и бросает тебя. Два дня назад еще ведь в Польше был.
— А ты откуда знаешь?
— Знаю, брат. Знаю и то, что за тобой самолет посылали в тыл к немцам. Такой ты у нас достославный, Андрюша.
В тот же день, под вечер, Седой попросил подобрать ему разведчика в группу — для полного комплекта не хватало одного человека.
Утром Шашырев сам пришел к разведчикам в «Логово».
— Едва нашел твое убежище, — недовольно проворчал Шашырев, здороваясь с Седым.
— А ты хотел, чтобы его знал каждый ездовой, Ваня? Абвер не дремлет… Уверен — и здесь у него своя пара глаз.
— Выходит, наши контрразведчики зря хлеб едят?
— Выходит… Группы-то не вернулись. И на связь не вышли.
— Да, конечно…
— Ну что, Иван… кого отдашь из своих золотых запасов?
Шашырев усмехнулся и, глядя куда-то в сторону, неуверенно сказал:
— Есть тут у меня один парень. Из бывших лейтенантов. Профессионал… Может все… Только вот с характером у него, да и с дисциплиной нелады. Не то чтобы псих, но и… одним словом, сгоревший человек. Немца живого видеть не может. А так, если характер отбросить, самый твой человек. Узнает, куда идете, умолять будет взять с собой.
— А этого пока никто не знает, и ты тоже, Иван Авксентьич.
— Конечно, конечно… Но ты все же его посмотри. Из твоих ребят его никто не возьмет. Пулеметчик — поискать надо. Знает немецкий…
— Зовут как?
— Щеколда. А проще — Саша Чиликин…
— Ну что ж, идем смотреть Щеколду. Кстати, за что такая кличка?
— А он и есть щеколда. Если руками что схватит — все. Считай, намертво.
Чиликина они отыскали на краю села. Он сидя бросал ножи в дерево, три из них уже торчали в стволе одинокой сосны.
Щеколда лениво и, как показалось Седому, неохотно поднялся с пня, на котором сидел.
Это был медлительный широкоплечий крепыш с мощным торсом и огромными, сильными руками.
Седой понял всю справедливость клички.